Постоянное поминание членами «Фидес» «нации» и «национального», пишет Клара Шандор
[16], «является очень рациональной и продуманной стратегией. Пытаясь любыми средствами слить воедино значение слов “нация” и “сторонник “Фидес”, – либо путем присвоения национальных символов, либо посредством постоянного подчеркивания того, что приверженцы “Фидес” и составляют нацию, следовательно, кто не с ними, не принадлежит к нации, – “Фидес” переносит внутрь нации оппозицию, служащую для нашего самоопределения по отношению к другим нациям. Тем самым эта партия одновременно присваивает все общие ценности, связанные с понятием “нация”: любовь к Родине, общую культуру и историю, пытается лишить венгерской идентичности всех тех, кто не идет под ее “единое знамя” и не принадлежит к ее “единому лагерю”, и объявляет своих политических противников нелегитимными. (…)
Таким образом, речь идет не просто о разделении общества, но о полном “ограблении” инакомыслящих. В этом случае “Фидес” “обирает” своих противников в символическом пространстве, похищая их моральное и духовное достояние. Это само по себе уже большая беда. Но еще трагичнее то, что среди политических противников “Фидес” есть и такие, кто, поддавшись на лингвистически-символический трюк партии, принимает ее риторику, либо пытаясь усвоить его и таким образом избежать дискриминации (…), либо добровольно отказавшись от национальной символики, которая в их глазах теснее связана с “Фидес”, чем с венгерским национальным самосознанием. Тем самым они сами предоставляют зримое доказательство того, что действительно не чувствуют привязанности к национальной символике, а следовательно, и к нации».
Не располагая новой интерпретацией этих уровней общности и не создав современной символики, левые, постоянно обороняясь, могли лишь реагировать на идеологически дискриминативное употребление традиционных национальных символов. Либералы тоже оставались глухи к необходимости проведения символической политики. Демократическая оппозиция, социализировавшаяся при тоталитарном режиме, вообще относилась с подозрением ко всему, что подчиняло свободу и автономию индивидуума какому-либо коллективу (классу, церковной общине, этносу, нации), в том числе и к служившим этой цели символам. Не нуждавшаяся в коллективных подпорках уверенность в себе, духовная твердость секуляризованных интеллектуалов воспринимались людьми, невосприимчивыми к либеральным ценностям, как гордыня людей, «потерявших свои корни». В итоге национализм, дающий второй шанс и компенсирующий чувство разочарованности в смене режима, погубил возможность сформировать рациональную, но все же доступную для эмоционального восприятия идею нации как в Венгрии, так и за ее пределами.
Левые оказались неспособными даже поддержать политику эмансипации женщин, которая была наиболее естественным продолжением их традиций. А между тем она могла бы привести к выработке такой современной политики в области семьи, в центре которой, в противовес традиционной модели семьи, стоит женское достоинство и равноправие. Как показывают международные примеры, такая политика в области семьи является гораздо более эффективным средством смягчения демографических проблем, чем консервативная модель, строящаяся на резком противопоставлении карьеры и материнства и предсказывающая смерть нации лозунгом «Венгры убывают».
Поскольку левые и либеральные политические акторы упустили время для переоценки этих трех уровней общности: спиритуальной ценностной, национальной и семейной общности – открылся легкий путь для распространения комплекса иллюзий и предрассудков, заключенного в рамки национального популизма. Такова была цена непонимания того, какую важную роль играют эти жизнеорганизующие факторы в эмоциональной жизни людей, в обеспечении чувства безопасности и домашнего уюта. Подобную духовную и реальную общность нельзя заменить ни деньгами / раздачей благ (левые), ни супранационализмом и суперрационализмом гражданина-космополита (либералы). На идеологическом рынке эмоционально брошенные на произвол судьбы и нуждающиеся в помощи люди нашли лишь продукцию, диапазон которой колебался от национального китча до гибельных идей.
2.5.2. Раздача бюджетных средств и ее несостоятельность
Если не в аспекте прав и свобод, демократического строя и рыночной экономики, то для легитимации своего отношения к электорату социалисты следовали модели, характерной для преемников коммунистов: они верили в то, что уже одно «непрерывное повышение уровня жизни» обеспечит приемлемость их партии в глазах избирателей. В программе «смены режима для всеобщего благоденствия» возродилась легитимизация мягкой диктатуры эпохи Кадара: надежды возлагались не на повышающие эффективность средства рыночной экономики, а на государственную заботу и раздачу бюджетных средств. То, что социалисты чуждались реформ, объяснялось не только отсутствием креативности, но и тем, что Венгерская социалистическая партия осталась в основном партией чиновников, служащих и мелкой буржуазии, богатевшей в эпоху Кадара. Реформы, обеспечивающие повышение уровня жизни и продолжение обогащения, грозили нарушить покой именно этих слоев населения. Это была настоящая западня: отказ от изменения структур перекрывал источники раздаваемых бюджетных средств, в свою очередь, проведение структурных реформ сокращало число сторонников социалистов. Эта неразрешимая дилемма порождала колебания между крайностями бессилия и неолиберального воодушевления. Это был до сих пор не преодоленный кризис идентичности, столкновение ценностей партии коммунистов-реформаторов, преемницы ВСРП, и левоцентристской партии с элементами либерализма. За время двух правительственных циклов (2002–2010 гг.) страна оказалась в кризисе, вызванном чрезмерными бюджетными расходами.
Политика раздач бюджетных средств означала и пренебрежительное отношение к собственным сторонникам. Со временем за неимением платежных средств установка на «куплю-продажу лояльности» разбросала в разные стороны членов несуществующей общности. Дело в том, что левая коллективная идентичность, во имя которой можно было призывать «к пролитию крови, пота и слез», так и не сложилась. Обещанные коалицией социалистов и либералов в ходе предвыборной кампании и осуществленные после победы коалиции на выборах 2002 г. пятидесятипроцентное повышение зарплаты служащих, введение 13-й зарплаты и пенсии, а также иные бесплатные пособия не привели к созданию формирующей идентичность общности, a вследствие их упразднения после финансового кризиса 2008 г. электоральная поддержка левоцентристских сил исчезла. Отношение к гражданам было сведено к лозунгу «Подходите к кормушке», и, когда кормушка опустела, этого оказалось мало для формирования коллективной идентичности. И, наконец, напрасным было трехкратное «объявление тревоги», трехкратное провозглашение «антифашистской борьбы» против правых, все более открыто оперировавших консервативными символами периода между двумя мировыми войнами, – призывы социалистов и либералов не пользовались доверием и не имели коллективообразующей силы. В результате экономических неудач в сердцах людей не осталось места для отступления. В итоге «бесхозные» души были привлечены не скованными обязательствами по управлению страной правыми под знамена социального популизма, который было легко объединить с национальным. Оскорбленные социалисты бессильно наблюдали за тем, как «Фидес» уводит у них из-под носа их прежнюю монополию на социальную демагогию.
