На присяжных и судей возложена почти невозможная задача: читать мысли или, если угодно, быть детектором лжи. Они должны решить, намеревался ли человек нанести вред. Если верить правовой системе, намерение — это совершенно очевидный факт. Но для предсказывающего мозга суждение о чужом намерении — это всегда предположение, которое вы конструируете на основании действий обвиняемого, а не факт, который вы устанавливаете; и ровно так же, как и в случае эмоций, не существует никакого объективного критерия для намерения, не зависящего от воспринимающего лица. Семьдесят лет психологических исследований подтверждают, что суждения наподобие таких — это умозаключения о психическом состоянии, то есть предположения. Даже если результат экспертизы ДНК соединяет обвиняемого с местом преступления, это вовсе не означает, что у него были преступные намерения
[541].
Присяжные и судьи делают заключение о намерении в соответствии со своими убеждениями, стереотипами и текущими состояниями тела. Приведу один пример, как это работает. Испытуемые смотрели видео с демонстрантами, которых разгоняла полиция. Им сказали, что протестующие — это активисты движения «За жизнь»
[542], которые пикетируют клинику, где делают аборты. Участники эксперимента, являвшиеся либеральными демократами, склонными к точке зрения «За выбор», заключали, что у активистов агрессивные намерения, в то время как консервативные участники делали вывод о мирных намерениях. Исследователи также показывали то же самое видео другой группе субъектов, сообщив на этот раз, что демонстранты — это борцы за права гомосексуалов, протестующие против армейской политики «не спрашивай, не говори»
[543]. Теперь либеральные демократы, склонные поддерживать права сексуальных меньшинств, говорили, что у активистов мирные намерения, в то время как социально консервативные участники эксперимента делали вывод об агрессивных намерениях
[544].
Теперь представьте, что это видео стало бы свидетельством в суде. Все присяжные видели бы одни и те же сцены, с одним и тем же поведением на экране, однако в силу аффективного реализма они бы вынесли из видеоролика не факты, а только восприятия, сконструированные в соответствии с их собственными убеждениями, совершенно не осознавая этого. Я хочу сказать, что эта пристрастность не рекламируется какой-то сияющей вывеской на шеях присяжных; все мы виновны в этом, поскольку наш мозг устроен так, чтобы мы видели то, во что мы верим, и обычно это происходит вне сознания.
Аффективный реализм уничтожает идею беспристрастного присяжного. Хотите увеличить вероятность осуждения в деле об убийстве? Покажите жюри какие-нибудь изуверские фотографические свидетельства. Нарушьте распределение их телесных ресурсов, и есть шансы, что они припишут собственный неприятный аффект обвиняемому: «У меня паршивые ощущения, поэтому вы, вероятно, сделали что-то плохое. Вы плохой человек». Или разрешите членам семьи погибшего рассказать, как их затронуло преступление (практика, известная под названием «заявление потерпевшего»), и жюри будет склоняться к более строгому приговору. Усильте эмоциональное воздействие от заявления потерпевшего, записав его профессионально на видео и добавив музыку и повествование, как в драматическом фильме, — и вы получите шедевр для воздействия на присяжных
[545].
Аффективный реализм переплетен с законом и вне зала суда. Представьте, что вы наслаждаетесь тихим вечером, когда неожиданно слышите грохот снаружи. Вы выглядываете в окно и видите афроамериканца, пытающегося взломать дверь в соседний дом. Будучи добропорядочным гражданином, вы звоните 911; приезжает полиция и арестовывает взломщика. Поздравляю вас, вы только что стали причиной ареста профессора Гарварда Генри Луиса Гейтса, который в самом деле произошел 16 июля 2009 года. Гейтс пытался взломать парадную дверь собственного дома, которую заклинило, пока он был в отъезде. У реального свидетеля этого инцидента было аффективное переживание, по-видимому, основанное на собственных понятиях о преступлениях и цвете кожи, и он сделал умозаключение, что человек за окном собирается совершить преступление
[546].
Аналогичный приступ аффективного реализма привел к спорному закону Флориды о праве на защиту территории. Этот закон разрешает использовать огонь на поражение при самозащите, если вы разумно полагаете, что вам угрожает смерть или тяжкие телесные повреждения. Катализатором для закона стал реальный случай, но не такой, как вы могли бы подумать. Вот как обычно рассказывают эту историю. В 2004 году пожилая пара спала в своем трейлере во Флориде. В него попытался вломиться чужак, так что муж, Джеймс Уоркман, схватил оружие и выстрелил в него. А вот какова трагическая подоплека: трейлер Уоркмана находился в области, разрушенной ураганом, и застреленный мужчина был работником Федерального агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях (FEMA). Жертва, Родни Кокс, был афроамериканцем; Уоркман — белым. Уоркман, вероятно, находясь под воздействием аффективного реализма, воспринял ситуацию так, что Кокс имел дурные намерения, и открыл огонь по невиновному человеку. Тем не менее неточная первая история стала главным обоснованием закона Флориды
[547].
Сама история о законе на право защиты территории по иронии судьбы является мощным свидетельством против его полезности. Невозможно определить разумный страх за чью-то жизнь в обществе, где полно расистских стереотипов, а аффективный реализм в буквальном смысле меняет то, как люди видят друг друга. Вся аргументация о праве на защиту территории разрушается аффективным реализмом.
Если принцип защиты территории вас не напугал, подумайте о влиянии аффективного реализма на людей, которые по закону скрыто носят оружие. Аффективный реализм, бесспорно, влияет на восприятие людьми угрозы; поэтому он фактически обеспечивает, что нечаянно будет застрелен невиновный человек. Это же просто: вы предсказываете угрозу, сенсорная информация от мира говорит обратное, но ваша управляющая система преуменьшает прогностическую ошибку для поддержания уровня угрозы. Бах! — вы выстрелили в безопасного гражданина. Человеческий мозг создан для заблуждений такого рода, и они используют тот же самый процесс, что создает мечты и фантазии.