Что касается человекообразных обезьян, то можно допустить, что они могут делать умозаключения о психическом состоянии и конструировать понятия, основанные на цели, но научных доказательств этому не имеется. Возможно, у шимпанзе есть предпосылки, поскольку они умеют устанавливать некоторые ментальные сходства среди перцептивных различий. Например, они знают, что леопарды взбираются на деревья, змеи взбираются на деревья и обезьяны взбираются на деревья. Можно представить, что шимпанзе способны распространить это понятие на новое животное, которое может делать аналогичное действие (например, на домашнюю кошку), и предсказать, что кошка может взбираться на дерево. Однако человеческое понятие «взбираться» — больше, чем просто действие; это цель. Соответственно, настоящей проверкой было бы, смогут ли шимпанзе понять, что у человека, взбегающего по лестничному пролету, карабкающегося по стремянке или ползущего вверх по скале, есть общая цель — «взбираться». Такая психическая способность показала бы нам, что шимпанзе действительно могут выйти за пределы чисто физического сходства, группируя вместе примеры подъема, которые выглядят по-разному, но преследуют одну и ту же ментальную цель. А если бы шимпанзе могли понять, что продвижение вверх в социальной иерархии — такое же взбирание, то их понятия были бы идентичными с нашими. Человеческие дети могут достичь этого, как мы узнали в главе 5, если у них есть слово для представления этого понятия. Соответственно, следующий вопрос: есть ли у человекообразных обезьян способность изучать слова и использовать их для изучения понятий так же, как это делают человеческие дети?
[595]
Специалисты пытаются обучить шимпанзе языку начиная с 1960-х годов, обычно с помощью визуальной системы символов, например американского жестового языка
[596], — ведь их голосовой аппарат не слишком приспособлен к человеческой речи. Человекообразные обезьяны могут научиться использовать сотни слов или других символов, чтобы относить их к определенным параметрам мира, если у них все время будет иметься вознаграждение. Они могут даже комбинировать символы, чтобы передавать сложные требования пищи, например «сыр есть — желание» и «жевательная резинка спешить — желание немного взять». Ученые все еще спорят, понимают ли обезьяны значение символов или они просто имитируют поведение преподавателей, чтобы получить вознаграждение. Для наших целей самые важные вопросы таковы: могут ли человекообразные обезьяны изучать и использовать слова или символы самостоятельно, без явного вознаграждения, и могут ли они строить чисто ментальные понятия вроде «богатства» или «печали»
[597].
К настоящему времени у нас есть очень мало свидетельств, что человекообразные обезьяны могут изучать и использовать символы самостоятельно. Похоже, что у них только одно понятие, которое они могут связать с каким-то символом, не требуя внешнего вознаграждения, — «пища». Но когда обезьяны обучились использовать какое-нибудь слово, делают ли они следующий шаг? Используют ли они слово в качестве приглашения выйти за пределы того, что они видят, слышат, трогают и пробуют на вкус, чтобы сделать вывод о чем-то психическом? Мы пока не знаем. Слова определенно не побуждают человекообразных обезьян искать понятия в психике других созданий — так, как это делает человеческий ребенок. Но здесь есть интересные возможности. Например, похоже, что шимпанзе могут категоризировать по-разному выглядящие предметы в соответствии с их назначением — орудия, контейнеры, пища, — если вы вознаграждаете их и если у них уже не понаслышке имелся опыт с таким назначением. Более того, если вы учите их ассоциировать какой-нибудь символ с какой-нибудь категорией (например, «орудие») и награждаете их, то они могут сопоставить этот символ с незнакомыми орудиями
[598].
Используют ли человекообразные обезьяны слова таким образом только для того, чтобы потребовать вознаграждение? Скептики указывают, что человекообразные обезьяны определенно не используют символы или слова, чтобы говорить о погоде или своих детенышах; они могут ссылаться на что-то отличное от вознаграждения, но только если вознаграждение ожидает на другом конце. (Было бы интересно понаблюдать, что произойдет с обезьянами, обученными символам, если их преподаватели прекратят вознаграждать их. Продолжат ли они использовать символы?) Важный момент, я думаю, в том, что слова не кажутся органической частью аффективной ниши у большинства человекообразных обезьян, как это происходит у типичных человеческих детей. Для человекообразных обезьян слова сами по себе не стоят изучения
[599].
