* * *
Добраться до кладбища было непросто, если только вы не пользовались экспрессом «Некрополь». Сеть железных дорог дотянулась до некоторых кладбищ. Часть пути можно было проехать на омнибусе, но они обычно следовали в ближайшие пригороды, а не в отдаленные районы, где располагались новые кладбища. Катафалки, запряженные лошадьми, медленно тащились к кладбищу, за ними следовали самые разнообразные средства передвижения. Время от времени лошадям нужно было отдохнуть и напиться, как и кучерам и пассажирам. Одно из кладбищ, расположенное в пяти милях от городских ворот, давало работу семидесяти могильщикам и более.
[972] По воскресеньям там обычно проходило не меньше семидесяти захоронений, а в будни не меньше сорока. В ближайшем трактире «Джолли Сандбойз» собирались извозчики, доставлявшие клиентов на кладбище. В четыре часа в воскресенье там могло скопиться пятнадцать катафалков и похоронных экипажей, запряженных парой крупных черных лошадей, не считая «оживленных групп извозчиков… со стаканами джина или оловянными кружками пива». Участники похорон «не теряли времени даром, как и возницы катафалков и те, кто нес гроб». Одни сидели в трактире, другие пили и закусывали прямо в экипажах. «Шум был такой, как в пивной на Уайт-кросс [Ист-Энд] в субботу вечером».
[973]
Это дружеское оплакивание усопшего было несколько подпорчено патентованными катафалками мистера Шиллибира, которые «доставляли гроб и шесть скорбящих к месту захоронения» за фунт и шиллинг с одной лошадью и еще за 10 шиллингов 6 пенсов с двумя. После похорон катафалк с помощью винтового механизма складывался, место для гроба исчезало, и катафалк превращался в обычную повозку, в которой шестеро сопровождающих могли как ни в чем не бывало отправиться домой. Хотя Лаудон одобрил это нововведение,
[974] профессионалам оно не понравилось. В 1841 году Гревилл писал о похоронах своей невестки: «Эта церемония своей суетой вызвала у меня невыносимое отвращение… распорядитель похорон бесцеремонно прервал нашу скорбь, повез нас в похоронных экипажах кружным путем через толпы любопытствующих, выставив всех нас на всеобщее обозрение».
[975]
Когда в 1841 году умер известный педагог Джордж Бербек, за гробом от его дома на Финсбери-сквер в Сити до кладбища Кенсал-Грин следовала тысяча человек. На похороны Тома Сейерза, последнего боксера, дравшегося без перчаток, пришло еще больше народа. Вдоль улиц, по которым несли гроб, от Камден-тауна до Кенсал-Грин, стояло 100 000 человек. За катафалком, запряженным четверкой лошадей, ехал его фаэтон с его собакой, сидевшей на месте кучера. За ними следовала странная коллекция самых разных средств передвижения, от четырехколесных экипажей до двуколок, крестьянских телег, подвод пивоваров и тележек, запряженных осликами.
Но самым впечатляющими были похороны герцога Веллингтона. Все помнили его лицо с крючковатым носом и, кажется, все его любили. В 1842 году, на концерте в Эксетер-холле, «самым замечательным было появление герцога Веллигтона… весь зал встал… раздались громкие возгласы… все приветствовали великого человека, ставшего ныне нашим кумиром».
[976] В 1851 году, когда герцог время от времени прогуливался по Всемирной выставке, он был не менее популярен и постоянно окружен толпами народа. Он умер 14 сентября 1852 года в замке Уолмер (Кент). Организация его похорон, в которой косвенно принимал участие принц Альберт, слишком затянулась. Его сын был «вполне естественно раздражен тем, что похороны отца постоянно откладываются».
[977] Наконец 11 ноября тело самого прославленного старого солдата было доставлено в Лондон поездом и выставлено на неделю в Королевском госпитале в Челси для торжественного прощания.
Несмотря на отвратительную погоду, люди ждали на улице по пять часов и более, чтобы отдать великому человеку последнюю дань. Один из них записал в дневнике: «холодный дождливый день — прождал четыре часа в ужасной давке — великое зрелище, но не стоило хлопот».
[978] По меньшей мере трое были задавлены толпой. А тем временем «торговцы смертью», как назвал их Диккенс, не теряли времени даром:
[979]
Сдается третий этаж из трех комнат, с двумя окнами и хорошим видом на процессию. Условия, включая прохладительные напитки: 10 гиней. Одиночные места, включая завтрак и постель, от 15 шиллингов…
Сдаются сидячие места и окна в лучшей части Стрэнда, недалеко от банка Куттса. Окна на втором этаже по 8 фунтов каждое; третий этаж, 5 фунтов 10 шиллингов за окно; две витрины в магазине, по 7 фунтов каждая…
Сдается витрина с установленными там сиденьями за 25 гиней…
Кокспер-стрит, Чаринг-Кросс… еще осталось несколько свободных мест… есть несколько мест на крыше…
Объявление для священников: на Флит-стрит зарезервированы места специально для священников при условии, что они придут в своих стихарях. ЧЕТЫРЕ ПЕРЕДНИХ МЕСТА по 1 фунту каждое; четыре места во втором ряду по 15 шиллингов каждое; четыре места в третьем ряду по 12 шиллингов 6 пенсов; четвертый ряд по 10 шиллингов [наверняка, оттуда будет плохо видно, если вообще удастся что-то разглядеть… и т. д., вплоть до шестого ряда по 5 шиллингов].
Особенно уничижительно Диккенс отзывался о «страстном желании предприимчивых торговцев выставить в своей витрине живую картину из двадцати четырех священников, сидящих в шесть рядов». Сыну местного парикмахера из Страдфилд-Сей, загородного дома герцога, улыбнулась удача: благодаря предусмотрительности отца, он смог предложить на продажу «небольшое количество ВОЛОС, которые его отец состриг с головы герцога» — что ж, так он сказал, но кто это докажет?
18 ноября гроб перевезли в собор Св. Павла, его сопровождала пышная похоронная процессия, которую сам герцог никогда бы не одобрил.
[980] За ней наблюдало полтора миллиона человек: великолепные экипажи государственных сановников и прелатов, оркестры, 83 пенсионера дома ветеранов в Челси, совершенно выбившиеся из сил, хотя они присоединились к процессии только у Чаринг-Кросса, герольды Синей мантии и Красного дракона в своих ярких средневековых одеяниях, вновь сановники, принц Альберт один в карете… Напряжение нарастало. Наконец появился оркестр гвардейцев и похоронная платформа.
[981] Многих, вероятно, ждало разочарование. Она была «безвкусной и неуклюжей», размером с небольшой дом, длиной в 27 футов, шириной в 10, высотой в 17 и весом в 18 тонн; ее тянули 12 ломовых лошадей. На Пэлл-Мэлл шесть колес утонуло в грязи, и все скрипучее сооружение безнадежно застряло, пока 60 крепких мужчин не сдвинули его с места.
