— И вот наконец, в январе 1863 года 650 приглашенных гостей, в том числе и Гладстон с супругой, сели на поезд в Паддингтоне и проследовали весь путь до Фаррингдона, где «был устроен банкет с участием гостей». Сложности устройства банкета на станции подземки не шли ни в какое сравнение с завершением работ по ее открытию.
[131] Тогда же, в январе
линия была открыта для пассажиров… Было подсчитано, что в течение дня она перевозит более 30 000 человек… С 9 утра и до полудня в поезд невозможно было сесть ни на конечных станциях, ни на промежуточных… Маленькие будки, установленные на линии, казались странными… во многом они напоминали… какие-то душевые кабинки… Я спустился по широкой лестнице, которая шла футов на 30 вниз, и уже находясь внизу, почувствовал, как здесь прохладно… Тут явно ощущался запах паровозного пара, становящийся все сильнее по мере продвижения вглубь станции. Оказавшись наконец на платформе, я вынужден был признать, что здесь не так уж и уютно… Станция была затянута плотной мглой… Мы въехали в туннель, не в темноту, поскольку здесь было вполне хорошее газовое освещение, при котором можно было даже читать. Можно было откинуться на мягком удобном сиденье самого просторного железнодорожного вагона в Англии [он ехал в первом классе] и, забыв о том, что над тобой 20 футов земли, рассматривать сидящих напротив спутников… На полной скорости чувствовалась специфическая вибрация, присущая подземке. Вагоны были широкими и достаточно тяжелыми, чтобы раскачиваться из стороны в сторону, но некоторое волнообразное движение все же ощущалось…
Вагоны второго и третьего класса не были столь комфортабельными. Пассажиры третьего класса вообще ехали в открытых вагонах, не защищавших от дыма и угольной пыли. Несмотря на плохой воздух подземки, все с энтузиазмом встретили появление нового вида транспорта. К 1864 году интервал между поездами в «часы пик» — с 9 до 10.30 утра и с 16 до 18.30 — составлял две минуты, а в более спокойное время увеличивался до 10 минут. В тот год количество пассажиров этой линии подземки составило почти 12 миллионов человек, к 1868 году оно достигло 27 миллионов.
[132] Сеть подземных линий быстро росла. Проблема задымленности была решена по мере электрификации подземки. Несчастные случаи не осложняли работу. В 1869 году «одна женщина выпрыгнула из вагона на пути и… отделалась сильными ушибами, да один джентльмен пожаловался, что получил небольшую травму». Год спустя произошло столкновение двух поездов, и движение по линии было прервано на два часа, что «вызвало серьезные затруднения». Пострадавшие в аварии были доставлены на станцию Портлан-стрит, «где их ожидали сотрудники компании»,
[133] несомненно, с чаем или бренди из пристанционного буфета.
Глава 5
Строительство
Трущобы — жилье, построенное филантропами — Джордж Пибоди — Анджела Бердетт Куттс — общественные бани — террасные дома — жилье для среднего класса — лестницы и почтовые ящики — ванные комнаты — туалеты — земляные уборные — Белгрейвия — Букингемский дворец — Форин оффис — «Альбертополис» — Британский музей — клубы на Пэлл-Мэлл — Вестминстерский дворец
Бедняки ютились в трущобах. В старых покосившихся постройках, переживших Великий пожар 1666 года. Они стояли в узких кривых переулках, почти соприкасаясь крышами. Когда-то это были приличные дома, возведенные процветающими магнатами времен Реставрации — до того, как респектабельный Лондон переместился к западу. Вероятно, их не сумели продать и просто бросили. Наверное, не нашлось покупателей. В них быстро вселились незаконные жильцы и вынесли оттуда все, что можно было использовать или продать: деревянные перила, двери, оконные рамы и металлические петли. Камины были давным-давно проданы, жизнь оконных стекол была недолгой. После того, как здания были окончательно разграблены, туда вселились бедняки. В помещение набивалось столько народу, сколько могло уместиться на полу — а иногда и больше.
Эти темные заброшенные дома неясно темнеют на картинах того времени. Если со времени их постройки в жизни города и обозначился некоторый прогресс, он обошел их стороной. В трущобах не было ни канализации, ни уличного освещения, ни вывоза мусора, ни полиции. Выгребные ямы, имевшиеся в некоторых подвалах, были давно переполнены. Но даже подобное жилье приносило доход. Человек с небольшими средствами мог за 4 шиллинга в неделю снять целый дом на Джейкобз-Айленд в Бермондси, а затем сдавать там комнаты по 2–3 шиллинга за каждую.
Для человека с постоянным, пусть и низким, доходом перспективы были чуть более радужными, так как филантропы, проникнутые духом гражданственности, заинтересовались строительством домов для пристойных бедняков. В 1841 году с целью покупать или строить «жилые дома, чтобы затем сдавать их беднякам… особенно в густо населенных кварталах» была основана Столичная ассоциация по улучшению жилищных условий трудящихся. Она возвела пятиэтажный дом — первый в Лондоне — у вокзала Сент-Панкрас, где за скромную плату 3 шиллинга 6 пенсов в неделю могли достойно разместиться 110 семей, каждая с собственным водопроводом, ватерклозетом и судомойней, а также общей прачечной и помещением для сушки белья. Эта же ассоциация построила еще один многоэтажный дом на 108 семей в Бермондси. Возведенные или перестроенные ею дома разбросаны по всему Лондону. На свободных местах, вдали от центра города, она сооружала дома из четырех квартир, каждый с собственным садиком, сдавая их за 5–6 шиллингов в неделю.
[134]
Ассоциация стремилась доказать, что подобное строительство может быть коммерчески выгодным, принося пятипроцентную прибыль от начальных капиталовложений. Этот принцип, смесь здравого коммерческого смысла и благотворительности, — так называемая «пятипроцентная благотворительность», — лег в основу финансирования многих подобных ассоциаций. Принц Альберт, будучи президентом Общества по улучшению положения трудящихся, предложил строить двухэтажные дома на четыре квартиры с отдельным входом по центральной лестнице и арендной платой всего 20 пенсов в неделю. Их можно было видеть во дворе Кенсингтонских казарм во время первой Всемирной выставки, а позже там, где их построили, в Кеннингтоне. Снаружи дома представляли собой эклектичную смесь готики и стиля «Тюдор», с декоративной перевязкой каменной кладки и псевдотюдорским фронтоном, но оказались более практичными, чем казалось поначалу. В каждой квартире было три спальни, две маленькие и одна достаточно большая, гостиная 14×10 футов, кухня с судомойней и ватерклозет. Достоинством планировки было то, что сбоку или сверху к этой квартире можно было пристроить такую же, образовав большой жилищный блок. Архитектор также придумал способ избежать налога на окна (отмененного в 1851 году), устроив в каждой квартире вход с галереи.
[135]
