В богатых домах часть окон превращали в миниатюрные оранжереи с помощью так называемых ящиков Варда, герметичных стеклянных ящиков, установленных вровень с нижней границей окна, в которых росли цветы, в том числе и любимые викторианцами папоротники, не подвергаясь воздействию грязного воздуха, хотя и затеняя помещение.
[379] В 1872 году Сэмюэл Битон вспоминал, что «много лет назад» посетил один дом «в самом центре густонаселенной части Лондона… На каждом окне был установлен стеклянный ящик, в котором росли удивительные растения: необычайно свежие зеленые папоротники, прекраснейшие орхидеи, какие редко доводилось видеть… и нам сказали, что ящики герметично запаяны, и много месяцев растения не поливают».
[380] Логическим продолжением стеклянных ящиков была остекленная комната, или зимний сад. Как и сегодня, их можно было купить готовыми или построить на месте. Эти роскошные оранжереи, где папоротники соседствовали уже с пальмами и другими экзотическими растениями, стали излюбленным местом любовных свиданий.
На пол обычно клали квадратный или прямоугольный ковер. Пол между краем ковра и стеной либо красили, либо закрывали специальной «промасленной тканью», предшественницей линолеума. В 1856 году были открыты синтетические красители (то есть созданные человеком, а не полученные из натуральных продуктов, подобно прежним растительным краскам); их яркие тона постепенно проникли в гостиные, давая простор какофонии цветов и узоров под ногами. Пол в спальне и детской обычно ничем не покрывали — если не считать прикроватных ковриков, — и мыли щеткой. Полы в прихожих и холлах богатых викторианских домов, выложенные в шахматном порядке черно-белой или кремово-коричневой керамической плиткой, столь заботливо сохраняются их нынешними хозяевами, что создается ошибочное впечатление, будто в свое время они были широко распространены.
[381] «Промасленная ткань», одноцветная или узорчатая, стоила всего от двух шиллингов пяти пенсов до пяти шиллингов за ярд, обычно ее просто клали на голые доски в холле, а иногда покрывали ковром.
[382]
После того, как в гостиной появлялся полный набор этажерок, шифоньеров и всевозможных столиков — консольных, приставных, журнальных и рабочих, а также столиков в простенке, — оставалось снабдить ее произведениями искусства, статуэтками и безделушками. Приходится только изумляться, как викторианские дамы в пышных кринолинах ухитрялись пересечь обставленную по тогдашней моде гостиную, не смахнув по пути несколько столиков вместе со всем, что на них стояло. Предметами, подвергавшимися риску, были и дагерротипы. Впервые в истории появилась возможность обзавестись семейным портретом, не заказывая его художнику или миниатюристу. В 1844 году Томас Роджерс, состоятельный совладелец трикотажной фирмы, ухаживал за Эммой Ашуэлл. Ее «миниатюра была сделана в дагерротипной мастерской Бирда» за 28 шиллингов 6 пенсов. В 1841 году Бирд открыл студию на крыше Королевского политехнического института на Аппер-Риджент-стрит.
[383] Четыре года спустя дагерротип матери Роджерса обошелся ему на шесть пенсов дешевле.
[384] Оба портрета, обязательно в серебряных или резных рамках, стояли на одном из многочисленных столиков в гостиной.
В те годы публика буквально помешалась на стереоскопах (устройствах, похожих на бинокль, зачастую искусно украшенных). Ненасытный коллекционер мог купить для них изображения каких-нибудь экзотических мест, вроде Альп или пирамид.
[385] Стереоскопы, в свою очередь, были вытеснены cartes-de-visite, не имевшим отношения к визитным карточкам, как можно было бы подумать, хотя почти не отличавшимся от них по размеру. Cartes-de-visite, черно-белые фотографии людей или бытовых сценок, нередко предлагались в наборе, который можно было вставить в «окошки» альбома. Как, например, фотографии работниц, которые собирал Манби, чтобы проиллюстрировать свои записки о трудящихся девушках, например, служанках, которые приходили в студию «эффектные, какими они умеют быть, нередко, я уверен, в платье своей хозяйки». Их выдавало одно: безнадежно красные руки.
[386] В то время как дагерротип мог стоить до двух фунтов стерлингов, cartes-de-visite обходились всего в один шиллинг и продавались во многих лондонских магазинах. Подобные изображения королевы Виктории с Альбертом и детьми раскупались миллионами. Впервые подданные могли увидеть, как выглядит их королева: невысокая плотная женщина, с восторгом взирающая на мужа и из-за этого заслуживающая не меньшего уважения.
Дама, любившая цветы, могла поставить в комнате несколько жардиньерок: стоек, на которых крепились металлические контейнеры с мелким белым песком; в них помещались композиции из свежих цветов и ниспадавших каскадом папоротников, не увядавшие несколько дней. Или же она могла украсить комнату букетами восковых цветов и чучелами экзотических птиц под стеклянными колпаками, с которых постоянно приходилось стирать пыль. Она даже могла решиться завести живую птицу: какаду или другого попугая, купленного по ее просьбе в Ист-Энде у моряка, ручавшегося, что его питомец умеет говорить. Когда такую птицу приносили домой, нередко обнаруживалось, что словарь ее последнего хозяина сплошь состоял из бранных слов. Лучше бы купили канарейку, коноплянку или снегиря. «[Жаворонку] обычно позволяют прыгать по комнате, устроив для него укромный уголок для сна».
[387] Бедняжки жаворонки, крохотные слабые птички, их прыжки по комнате, не говоря уже об укромном уголке для сна, не могли понравиться служанкам. Те предпочли бы стеклянный шар с золотыми и серебряными рыбками.
[388]
