Обладая разветвленной агентурной сетью и контролируя важные источники информации, Кремер считал, что наибольшее содействие ему оказывал Яйцеголовый, который к тому времени уже перебрался в Стокгольм в распоряжение генерала Онодеры. Сейчас нельзя уверенно утверждать, располагали ли японцы в тот период своей агентурой в Англии. Онодера в поисках разведывательных данных пользовался как агентурной сетью, так и услугами криптографической службы. Его сотрудникам удавалось перехватывать сообщения британских министерств иностранных дел и обороны, а также Адмиралтейства. Коды этих ведомств оставляли желать много лучшего. Умение расшифровывать коды и шифры было сильной стороной сотрудников генерала Онодеры. Благодаря этому японцам удавалось перехватывать наиболее важные документы из радиообмена союзников, представлявшие собой ценнейшие разведывательные сведения.
Это еще одна причина всеведения Кремера. Он поддерживал прекрасные отношения с генералом Онодерой и даже передавал тому копии всех донесений обеих групп «Зигфрид». Конечно, генерал не проявлял ответной любезности, но это не имело значения. В рамках заключенного еще его коллегой Клаттом соглашения Кремер получал от Эмонотти уже переведенные разведывательные сводки японцев.
Осенью 1944 года в операции «Жозефина» неожиданно наступил кризис. В ноябре Кремера срочно вызвали в Берлин якобы для консультации. Когда он отчитывался перед подполковником Олетцем из отдела военно-воздушной разведки, ему в резкой форме заявили, что он находится под следствием, так как руководство предполагает, что Кремер злоупотребляет казенными финансовыми средствами, списывая их под несуществующие разведывательные операции. Затем Олетц препроводил Кремера к шефу гестапо Генриху Мюллеру, где его в течение суток подвергали жесткому допросу. Впрочем, допросы остались для него без последствий. Кремеру удалось убедить Мюллера в том, что подозрения в отношении его беспочвенны, что в своей деятельности он не допускает мошенничества. Когда в сопровождении Олетца Кремер вышел из гестапо, тот вздохнул с явным облегчением. «Я не знаю, – заявил он Кремеру, – в курсе ли вы того, что сегодняшний день был, может быть, самым важным в вашей жизни. Если бы вам не удалось убедить Мюллера в своей лояльности, сейчас вас бы уже везли в концлагерь».
Конец этой истории показывает, что Кремер действительно был мастером своего дела и что его операции были безукоризненны во всех отношениях. Однако к этому времени становится ясно, что в его деятельности с каждым днем все меньше смысла. 5 октября 1944 года новое руководство Кремера во главе со сменившим Канариса Вальтером Шелленбергом пересмотрело высокую оценку, данную операции «Жозефина». «Высокая оценка операции, данная ранее абвером, – говорилось в докладе специальной комиссии, – более недействительна. Качество добываемой информации, особенно материалов, освещающих деятельность сухопутных войск, как правило, крайне низкое».
Из десяти донесений, взятых для контроля работы группы, одно получило оценку «весьма ценное», одно – «ценное» и еще одно – «представляет интерес». Четыре донесения презрительно назвали «полной ерундой», еще два – «фальшивкой» и, наконец, последнее послужило основанием для краткого вывода – Spielmaterial, то есть шефы Кремера не исключали, что он был двойным агентом и передавал в Берлин дезинформацию союзников. Катастрофический для Германии исход войны, повергший страну в руины поражения, не позволил по достоинству оценить тот фантастический вклад, который группа «Жозефина» сумела внести в военные усилия своей страны. Однако это ни в коей мере не умаляет заслуг Кремера.
Кремеру помогло стать хорошим разведчиком то, что со стороны его жизнь выглядела вполне заурядной, далекой от шпионских страстей. Со своей очаровательной супругой Евой и дочерью Гедди он жил на комфортабельной вилле в респектабельном пригороде Стокгольма Стора-Эссинтен. Кремер представлял собой типичный экземпляр талантливого любителя, отдающего в распоряжение своих временных руководителей-профессионалов весь свой яркий ум, амбиции и желания. Он находился в постоянном поиске, всегда был полон идей. Ему удавалось играючи решать задачи, которые другим могли показаться сложными или даже невыполнимыми.
Прекрасно сложенный голубоглазый великан, розовощекий, как ребенок, он был необычайно привлекателен. Великолепный собеседник, он весь, как утверждали знакомые, особенно женщины, так и лучился обаянием и добродушием.
Один высокопоставленный сотрудник шведской тайной полиции писал мне о нем со сдержанным восхищением:
«Деятельность Кремера привлекла наше внимание в начале февраля 1943 года. После этого он до самого конца войны находился под постоянным наблюдением.
У Кремера не было жесткого рабочего распорядка. По утрам он обычно проводил несколько часов в посольстве. Кроме того, он ежедневно посещал здание в Карлавегене, которое занимал немецкий военно-воздушный атташе.
Ему нравились развлечения. Среди любимых ресторанов Кремера были три в центре Стокгольма и еще один, находящийся в гостинице в западном пригороде. Обычно он забирал свой «контакт» в одну из трех имевшихся в его распоряжении квартир в северной части города. Такая привычка значительно облегчала нашим людям задачу по наблюдению за Кремером, выявлению его связей и возобновлению слежки в случае потери объекта».
Естественно, как и любой разведчик даже более мелкого ранга, Кремер соблюдал некоторые меры маскировки. Однако он избегал применения избитых шпионских приемов и мелодраматических трюков.
«Кремер постоянно рисковал жизнью, – заявил мне в Стокгольме один из детективов, на долю которого выпала неблагодарная миссия следить за ним, – но не потому, что он был тайным агентом. У него был очень резвый «DKW», на котором он носился с головокружительной скоростью».
Как правило, все шпионы стараются избегать любого внимания со стороны полиции. Кремер был совсем другим. Сумасшедшая манера вождения заставила познакомиться с ним всех городских полицейских. По количеству нарушений правил дорожного движения он был своеобразным рекордсменом. Во времена адмирала Арчибальда Синклера в британской разведке неуклонно соблюдался один принцип. Когда новичков отправляли на выполнение первой шпионской миссии, им давали один-единственный совет: «Никогда не злите полицейского. Это ваш единственный друг». Вряд ли Кремер был знаком с этим мудрым изречением, но он тем не менее постоянно руководствовался им на практике и держался очень дружелюбно с детективами, контролировавшими его перемещения. Для его сопровождения неизменно выбирались спортивные молодые люди, так как для того, чтобы следовать за неутомимым немцем, требовалось немало сил и энергии. Еще одним требованием к ним было умение хорошо водить автомобиль, иначе было бы просто невозможно следовать за машиной Кремера.
«Он просто ставил нас в тупик своим поведением, – признался мне один из детективов, – настолько оно отличалось от того, чего обычно ждешь от шпиона. Взять, к примеру, эти его три маленькие квартирки. В шпионском деле принято организовывать встречи в так называемых «безопасных местах», в отдельно расположенных домах, тайных квартирах, обычно в зданиях с несколькими выходами. Все эти меры призваны сделать встречу максимально скрытой от посторонних глаз. Но Кремера все это будто не касалось! Он предпочитал ехать прямо с одной встречи на другую, с квартиры на квартиру, паркуя свою маленькую яркую машину прямо напротив дома, в который направлялся. Мы могли отслеживать время, когда он приезжал и уезжал. Он был очень простым объектом для наблюдения во всем, кроме его сумасшедшей манеры езды».
