Как же тогда немцы сумели перехватить закодированный секретный разговор Рузвельта с Черчиллем, расшифровать его и доложить Гитлеру?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться в октябрь 1939 года в Нью-Йорк, откуда агент абвера Симон Кёдель почтой отправил своему руководству в Бремене несколько заинтересовавших его статей из газеты «Нью-Йорк таймс». Пакет с вырезками благополучно миновал британскую цензуру на Багамских островах и оказался у адресата, которым был кадровый сотрудник абвера Бенсманн (псевдоним Нико). Бенсманна особенно заинтересовала статья с интригующим заголовком: «Радиопереговоры Рузвельта с его послами за рубежом защищены кодирующим устройством, исключающим возможность прослушивания вражескими шпионами». В статье сообщалось, что специальный прибор, так называемый скремблер, предназначенный для обеспечения секретности переговоров президента с заокеанскими партнерами, установлен в звуконепроницаемой подвальной комнате Белого дома. Далее описывалось, что впервые прибор был опробован в беседе президента с американским послом в Париже Уильямом Буллитом 1 сентября 1939 года, во время обсуждения вторжения немецких войск в Польшу.
Бенсманн передал материалы капитану 3-го ранга Карл су, который, в свою очередь, отослал их в специальный межведомственный комитет, занимавшийся проблемами перехвата телефонных переговоров из-за океана. В комитете рассматривалась возможность не прямого радиоперехвата (это было бы слишком трудно, если вообще возможно), а снятие высокочастотного сигнала непосредственно с кабеля на одном из участков передачи. Позднее Вальтер Шелленберг в своих мемуарах утверждал, что немецкая разведка перехватывала переговоры между Англией и США по трансатлантическому кабелю, и приводил в качестве подтверждения многочисленные материалы о производстве и поставках вооружений, полученные по этому каналу. «Сюда же относятся и сведения о морских конвоях союзников, бесценные для нашего подводного флота», – добавлял он.
Казалось, никого в командовании связи Германии
[218] не заинтересовало сообщение Кёделя. Никто не порывался ценой неимоверных усилий и затрат раскрыть секрет американского скремблера и тем самым получить доступ к самым важным секретам Америки.
Работы в этом направлении начались в самом что ни на есть мирном на первый взгляд почтовом ведомстве. Дело в том, что, как это принято в большинстве европейских стран, телефонная и телеграфная связь находятся в ведении почтовой службы.
Идея съема высокочастотного сигнала с трансатлантического кабеля принадлежала рейхсминистру почты шестидесятилетнему Вильгельму Онезорге. Затем он сосредоточил усилия на второй половине проблемы – расшифровке кода, применявшегося при ведении переговоров между Англией и США. Это не означало работу службы криптографов и дешифровальщиков, как это принято думать во всех случаях, когда употребляется это слово. Здесь речь шла о чисто технической работе по достижению соответствия тоновых телефонных сигналов. Перед подчиненным Онезорге инженером Веттерлейном стояла задача, подобная той, которую решали американские дешифровальщики в 1939–1940 годах, когда им предстояло взломать код шифра, применявшегося японскими дипломатическими службами. Для этого вначале пришлось воссоздать шифровальную машину японцев. Как в свое время у американцев, у Веттерлейна тожене было в руках никакого исходного материала – модели, фрагмента, рабочих схем устройства. Тем не менее обе стороны преуспели в своей работе. Немецкий ученый затратил гораздо меньше времени на создание собственной версии американского устройства А-3, чем потребовалось его американским коллегам для получения аналога знаменитой японской «машины Б», которую американцы назвали «Магик».
Веттерлейн начал работу над проектом летом 1941 года. К сентябрю в его распоряжении уже были опытные образцы кодирующего и декодирующего устройств. Немного больше времени заняло создание экспериментальной модели станции слежения и необходимого дополнительного оборудования для перехвата, записи и декодирования телефонного сигнала. Полностью проект был завершен к 1 марта 1942 года. На побережье оккупированной Голландии, в Эйндховене, была возведена специальная станция перехвата с гигантскими направленными антеннами. Оборудование было настолько совершенным, что позволяло декодировать перехваченные переговоры в реальном масштабе времени. При этом при перехвате терялось всего несколько слогов после каждой смены кода (которые происходили с интервалом 20 секунд). Это время было необходимо устройству для того, чтобы подобрать новый код, применявшийся в переговорах. По закрытой телеграфной линии, оборудованной собственным скремблером, перехваченные материалы отправлялись в Берлин. Вся операция от перехвата до получения его материалов в Берлине обычно занимала всего около двух часов. Вероятно, это был самый быстрый способ добывания секретной информации за всю историю разведывательных служб
[219].
На начальном этапе министр Онезорге и инженер Веттерлейн позаботились о том, чтобы обеспечить высочайшую степень секретности проекта. К марту 1942 года удалось так блестяще организовать работу и добиться таких впечатляющих результатов, что, по мнению Онезорге, пришло время ознакомить самого фюрера с новым оружием, появившимся в арсенале немецкой разведки. 6 марта в совершенно секретном письме он сообщает Гитлеру, что «исследовательское бюро завершило… установку оборудования перехвата телефонных переговоров между США и Англией», и с закономерной гордостью добавляет, что его ведомство «было единственным, добившимся того, чтобы вновь открыть доступ к разведывательной информации, которую на время удалось сделать недоступной».
Это был триумф той ветви разведывательных служб Германии, которые представляли нацистскую партию, и пользовались его плодами далеко не все. Круг доступа к полученной информации был крайне ограничен. Единственный экземпляр расшифрованного и переведенного текста получал Гиммлер. Он же и распоряжался этой информацией по собственному усмотрению. Ни абвер, ни разведывательные управления армии, ВВС и ВМС таких перехватов не получали.
К Гиммлеру такие данные стали поступать начиная с 22 марта 1942 года. Наиболее важные из них он докладывал Гитлеру, а копии периодически получал министр иностранных дел Риббентроп
[220].
