Хансен наслаждался домашним уютом и комфортом, создаваемыми миссис Робертсон, ее маленькой дочерью и молоденькой няней, чувствуя себя скорее гостем, чем заключенным. Он платил за гостеприимство вкладом в домашние дела и тем, что делал превосходные снимки малышки. Все подконтрольные агенты размещались на таких базах вокруг Лондона, а иногда и в конспиративных квартирах в самом Лондоне. Предполагалось, что мужчины и женщины, выполняющие столь сложную задачу, будут охотнее сотрудничать, если с ними обращаться деликатно. Но с отчаянным, грубым, волевым датчанином порой нелегко было ладить, и его надсмотрщице требовались все ее очарование и такт, чтобы направлять его. К тому же Хансен был большим шутником и затейником. Вскоре после прибытия в дом в Уэтфорде, когда вся Британия напряженно ожидала вторжения Германии, он выдал первый образчик своего грубоватого и характерного юмора. Сидя за обеденным столом с миссис Робертсон и няней, он слушал их беседу о возможной высадке немцев.
– Интересно, – сказала няня, – а что будет, если вдруг с неба спустится немецкий шпион и войдет сюда.
Это оказалось подсказкой Хансену. Он вскочил и, представляя воображаемого немецкого агента, показал, как будет вести себя захватчик, завершив импровизированное представление притворным нападением на няню. Этот грубый скетч не очень удивил миссис Робертсон, но потряс няню, которая не имела представления об истинной сущности Гарри.
Кароли оказался гораздо менее управляемым, чем Хансен. Когда ему предложили выбор между заключением в Хэм-Коммон, особой тюрьме МИ-5 для немецких шпионов, размещенной в бывшем сумасшедшем доме с мрачными камерами в западной части Суррея, и относительными удобствами работы в «XX», он выбрал последнее. Дав ему кодовое имя Саммер, «двадцатка» использовала его для передачи немцам «общей информации об обстановке в районе Бирмингема», той местности, в которую его заслал Риттер. Но он оставался непредсказуемым и беспокойным. В декабре 1940 года, после четырех месяцев пребывания в «Двойном кресте», он пытался бежать с той квартиры, где жил под наблюдением МИ-5, и его пришлось отправить за решетку. Его должны были судить и повесить, но он спас жизнь благодаря своему знанию «двадцатки», которую столь отчаянно пытался обмануть.
После того как Кароли пытался бежать, его следовало вывести из игры. «Двадцатка» использовала Хансена, чтобы сообщить немцам о том, что его друг и напарник залег на дно. Радиограмма гласила:
«3727 вынужден прекратить деятельность по причинам безопасности. Его рация в надежной сохранности у 3504».
3504 был кодовый номер Джонни, а Джонни был МИ-5.
Ханс Хансен никогда не доставлял таких хлопот, несмотря на всю свободу, которой он пользовался в стране, куда прибыл, чтобы нанести ей вред.
Фактически он даже получил доступ к подлинным секретам, которые ему приходилось отправлять, поскольку основным принципом системы «XX» было позволять агентам «жить жизнью подлинного агента и вести себя как он». Когда Гамбург однажды запросил 3725 посетить заводы Уолвергемптона и рассказать о них, для него было организовано посещение этих объектов, прежде чем он отправил отчет. Резонно считалось, что агент во время такой экскурсии будет собирать информацию по-шпионски и соберет именно ту информацию, которую собрал бы настоящий шпион. В результате все донесения Тейта выглядели достоверно, и он никогда не ошибался в топографических или иных деталях.
На своей официальной работе он тоже не давал всем скучать, и его ценили за сжатый немногословный и энергичный стиль. Для Рассела Ли, который передавал эти радиограммы, было удовольствием выстукивать его соленые словечки и энергичные выражения.
У Хансена в характере были две заметные особенности.
Он очень любил свою семью и всегда стремился узнать, как их дела. Ему разрешали включать в его радиограммы вопросы о родственниках. Таким образом он сумел побывать, если можно так выразиться, на свадьбе своей сестры, получив из Вольдорфа подробный, шаг за шагом отчет об этой церемонии.
Его беспорядочный, свободный образ жизни отражался и в его корреспонденции с абвером. Его сообщения информировали Гамбург о том, что он собирается в отпуск, поскольку, по его мнению, он этого заслуживает. Или он мог сообщить своим немецким друзьям, что приостановит деятельность на неделю или две потому, что ему надоело собирать сведения.
Гораздо более выгодным с точки зрения МИ-5 был его скаредный, меркантильный характер. Он не собирался ничего делать за так, даже секретную работу, на которую он пошел из идеологических побуждений. Он заполнял свои послания требованиями денег, денег и еще больше денег, ничуть не заботясь о том, как Гамбург будет организовывать их пересылку ему.
Вначале было достаточно просто отправлять ему деньги по тем каналам финансирования агентов, которые, как считал абвер, еще оставались у него в Англии. Но они пересыхали один за другим, в то время как Хансен требовал все больше и больше. Это было связано с тем, что по мере того, как агент доказывал немцам свою значимость и важность, росли аппетиты его кукловодов.
Однажды в сентябре 1941 года он скандализировал Гамбург ультиматумом. Он радировал, что если они не пришлют ему 4 тысячи фунтов стерлингов, то могут идти в… и прямым текстом указал известный адрес. Будучи шокированным, Риттер в то же время был в некоторой степени успокоен и ободрен этой радиограммой и позднее говорил: «Это было так типично для него. Сам текст был подтверждением подлинности агента 3725».
Деньги в конце концов были найдены, но не было надежного способа переправить их Хансену. Его требования становились все более настойчивыми, и Риттер уже готов был смириться с потерей своего незаменимого агента. И наконец, когда Хансен en clair
[113] заявил: «Я наср… на Германию и на всю ее гребаную секретную службу», Риттер расценил это как еще одну «характерную для Хансена вспышку», – был найден способ доставить ему деньги.
Валюта была передана в Берлине шефу японской разведки, который поручил капитану Кано, военно-морскому атташе в Лондоне, вручить эти средства Хансену. После серии радиограмм Риттер приказал Хансену быть в указанный им день ровно в десять вечера на автобусной остановке на Эджвер-роуд рядом с Джордж-стрит, дождаться первого автобуса 9-го маршрута, следующего в направлении Марбл-Арк
[114]. Там должен был ехать японец, читающий утренний выпуск «Таймс». Следовало сесть рядом с ним и через некоторое время спросить: «Есть что-либо интересное в сегодняшней газете?»
Японец должен был взглянуть на него и отдать газету со словами: «Можете ее взять. Я выхожу на следующей остановке».
Именно так все и произошло 26 октября в 22.11. В газету были вложены восемьдесят 50-фунтовых банкнотов.
На следующее утро майор Риттер получил радиограмму от Хансена.
«Пару дней не буду выходить на связь. Я сегодня вечером напьюсь»
[115].
