Ей, способной изменить все, что угодно, – даже отстроить заново этот город из первобытных горных пород – оказалось не по силам заглушить этот радостный гул. Она не могла переместиться на большую пирамиду, не могла заставить Сариту явиться к ней. Опять раздался смех, и вновь ночная тьма наполнилась им. Старик стонал, гоготал, щелкал каблуками под взрывы хохота, охватившего весь город.
– Я отправлюсь к ней домой, жалкий кривляка! – крикнула она. – Туда, где она играет в свои мутные игры. Найду – и вместе мы пойдем к нашей цели!
После этих слов Лала исчезла. Скоро смех умолк, и над руинами Теотиуакана воцарилась полная тишина.
* * *
– Что случилось? Они уже зво… – торопливо пыталась спросить что-то Сарита. Она только что очнулась, веки ее подрагивали, она испуганно озиралась вокруг. – Они звонили? Из больницы звонили? Они знают?
– Сарита! Кто – они? О ком ты говоришь?
Заторможенно хлопая глазами, старушка пыталась рассмотреть, что происходит вокруг. Это была гостиная ее дома, родные и близкие все еще были здесь, они стояли кружком, глядя на нее. Кто-то бережно держал ее голову и плечи, склонившись над ней там, где она упала в изнеможении.
– Хайме, – прошептала она, едва слыша себя. – Хайме, – повторила она. – Сынок.
– Sí
[27], madre, – ответил сын, тоже усталым голосом. – Мы все здесь.
– Они должны знать…
– Что знать, Сарита? – спросил он, прикасаясь рукой к ее щеке, чтобы она услышала его. – Скажи, что мы должны знать.
– Конечно, мать, скажи им то, что они должны знать, – услышала она женский голос и вздрогнула всем своим обессилевшим телом.
Лала стояла в кругу вместе с остальными. Все глядели обеспокоенно, она же делано улыбалась.
– Ответь им, – сказала она. – Они жаждут слов, а ты им подсовываешь какую-то чепуху! Барабаны, пение, видения! Без слов – моих слов! – никакой ритуал не подействует и тебе не вернуть сына. Не может быть человеческого видения без слов. «Тринадцатый из тринадцати», «жизнь и смерть» – все это ничего не значит. Да и сам Мигель ничего не значит. Я – начало и конец всякого смысла. Во мне все человеческие знания!
Сарита долго смотрела на нее, с трудом, прерывисто дыша. Потом снова повернулась к сыну.
– Хайме, давай снова посмотрим это видение, – прохрипела она. – Мы не должны его упустить. Догоняй его, догоняй!
Старший брат Мигеля посмотрел на собравшихся.
– Станьте вместе, – велел он. – Перестаньте барабанить, опустошите ум. Впустите свет и пошлите свою любовь на помощь Сарите. Ей нужна наша помощь!
Лала отозвалась эхом:
– «Помогите Сарите»! «Помогите Сарите»! – Она презрительно фыркнула, глядя на это сборище дураков, – какие они все серьезные, сосредоточенные! – А мне никто не хочет помочь? Ведь это я придаю смысл таким бессмысленным действиям.
Но ее уже никто не слышал. День, неделю назад они бы только ее голос и слышали. Но сегодня вечером они собрали все свои оставшиеся силы ради этой целительницы, женщины, находившейся сейчас там, куда нет доступа мысли. Сегодня они принадлежали Сарите. Когда же сегодняшний вечер кончится, они снова будут во власти Ла Диосы. Она знала это.
* * *
Внезапное солнечное затмение мгновенно превратило день в ночь. Сарита, стоявшая на вершине огромной пирамиды, пыталась понять, что происходит с ландшафтом видения. Наверное, это Лалиных рук дело. Она устремила взгляд в небо и сквозь рассеивающиеся облака пыли увидела пульсирующую над ней Вселенную. Бессчетные звезды мерцали, как светлячки в полете, – каждая была отдельным сверкающим существом. Миллионы этих созданий плыли, кружась, время от времени неторопливо сходясь в группы и снова разбегаясь. Никогда еще не приходилось ей видеть наш мир в таком живом движении. Это был хаос, зажженный силой замысла. Она протянула руку, желая дотронуться до грандиозной звездной мозаики, и увидела перед собой изящную руку Мигеля, следующую по траектории движения Млечного Пути. Тонким пальцем он показывал на созвездия – по очереди, как будто только сейчас их открывал.
Она и он снова стали одним целым. Она вернулась в его видение и стояла на пирамиде Солнца впервые – и на все времена. Звездным роем клубились прошлое, настоящее и возможные варианты будущего. В его видении сошлась тысяча разных историй, но он будет рассказывать только одну – историю Теотиуакана и мудрости, исходящей от этих руин.
– Что вверху, то и внизу
[28], – прошептал он сам себе, и слова его скользнули сквозь космос, как самые обычные воспоминания.
– Что вверху… – эхом повторила за ним Сарита.
Вдруг, посмотрев вниз, на развалины города, она увидела, что Дорога Мертвых зажглась звездами, – там они мерцали и танцевали так же, как на кружившихся небесах. Освещенная дорога неслась сквозь тьму так же дерзко и безудержно, как Млечный Путь. Они отражали друг друга, как две параллельные автострады в ночной пустыне, – им никогда не встретиться, но они всегда вместе, одной всегда суждено быть такой же, как другая.
– …то и внизу, – договорила Сарита.
В тот миг она поняла, какую задачу возложил на себя ее сын. Он будет и вестником, и самим посланием. Что в жизни, то и в материи. Что во всем мироздании, то и в нем. Каждый предмет и любая тварь во Вселенной – слепок жизни, единственного живого существа, содержащего эту Вселенную в себе. У нее не было слов, чтобы правильно объяснить это, но она ведь учила сына выходить за пределы царства языка. Слова предназначались для того, чтобы служить тайне, а вместо этого их стали использовать для разгадывания загадок.
Нечего и пытаться словами объяснить ту карту, которая развернулась перед ней. У каждой площади, представшей ее взору, было название, выхваченное из воображения Мигеля. Из всех храмов доносился барабанный бой древних ритуалов, и каждый ритуал Мигель сделал своим. Тут было место, где умирают, где хоронят, где рождаются заново. Тут была большая базарная площадь, или митоте, символ непрекращающегося шума и гама в уме человека и символ его безумия. Севернее были место женщин и место мужчин – два храма, отражающие друг друга на пути к постижению. Главным зданием дороги был Дворец Мастеров. Древняя академия, очевидно, открыла Мигелю свои секреты, и видение духовной цивилизации, столь долго молчавшее, начало обретать форму у него на глазах.
Сарита дивилась тому, что видел и чувствовал Мигель, а тем временем зрелище Теотиуакана менялось, ширилось. Теперь оно напоминало скорее тело человечества, распростертое в глубоком и опасном сне. Она как будто увидела его: тяжелое, мучимое тревогами, трепещущее от бесконечных кошмаров под пение звезд, в такт которым вращается Земля. После бесчисленных столетий человечество зашевелилось, оно начинало пробуждаться. Мигель был дудочником, флейтистом, искусным и дерзким, который наконец вернулся, чтобы пробудить человечество животрепещущей балладой. Он пришел спеть о чуде, что свершается между жизнью и смертью. Он пришел петь об осознанности, и каждая гора, каждый камень должны стать его хором!
