В эту поездку Лале довелось увидеть много необъяснимого в поведении людей. Вначале она подняла на смех идею «путешествия по местам силы» – очередную претенциозную выдумку во мгле самообмана. Да что может знать о силе этот человек, который перебивается от месяца к месяцу, читая лекции в частных домах и рассказывая сказки об истине и осознанности? Как может он обладать силой, оставаясь неизвестным в мире, избегая внимания и контроверсий? Что может знать человек, смеющийся над убеждениями, которые движут другими людьми? Он мог бы занять высочайшее положение в этом мире, но он предпочел иное. Видимо, он по-другому, чем она, понимает силу. Но какую силу он может предложить этим ученикам? Если ему не удастся осчастливить этих сорок человек, последовавших за ним, будут ли они и дальше считать это путешествием по местам силы?
Таковы были ее первые впечатления. Но чем больше она наблюдала, тем больше изумлялась, а способность изумляться не входила в число ее многочисленных талантов. Она дивилась тому, как он крепок – физически и своей волей. Она-то сама с каждым днем слабела, к Мигелю же приходила сила, у которой не было источника, и получал он ее необъяснимыми способами. Он не тратил лишних слов. Несколькими воодушевляющими фразами он заманивал ум на путь спасения и тут же бросал его, оставлял барахтаться без мыслей, без указаний. Слова повиновались ему. По его воле они отходили в сторонку или начинали звучать в высшей степени вдохновляюще. Во время ритуалов эти подданные лишались сил – согласно его намерению. По его повелению знания сражались с тайной. Да, Лала чувствовала, что ослабла. Она оказалась в чуждой ей сфере. Здесь никто не прислушивается к ее голосу, а ее решимость проваливается в небытие. На этом поле играет Вселенная. Здесь резвится жизнь, и ее прихотям послушен даже мастер-нагуаль.
Она не понимала, как он делает то, что делает. Не вполне понимала она и что именно он делает. Она знала лишь то, что видела. С первых часов в Лиме, даже с первых минут в самолете, летевшем из Лос-Анджелеса, он околдовал своих учеников. Женщины были очарованы, мужчинам хотелось ему подражать. Вполне возможно, что мужчины завидовали тому вниманию, которое Мигелю оказывали женщины, но, похоже, им нравился этот вызов – они сами воображали себя одаренными магами. Они следовали за ним по пятам, когда он взбирался по древним ступенькам и горным тропам. Они шли бок о бок с ним, как тогда, внутри вулкана, готовые быть его ангелами и защитниками. Возвышаясь над малорослым Мигелем, они производили впечатление силы и безопасности. В его присутствии даже самые слабые из мужчин, казалось, становились сильными.
Лала с удовольствием наблюдала за мужчинами в этой группе. Они были окрыленными ревнителями знаний. Идеи производили на них впечатление. Они были рождены с природной склонностью верить и совершать подвиги. Всегда готовые отправиться с экспедицией в неизведанные земли и полететь в космос, мужчины не столь отважны, когда дело касается расширения возможностей восприятия. Шаман понимал это и постоянно помнил, что это люди с большим самомнением. У него было несколько избранных ангелов, которые проводили церемонии на закате и помогали другим во время ритуалов. Когда женщины плакали, его ангелы утешали их. Когда Мигель вызывал ливень с ураганом, они укрывали его. Когда по его мановению гремел гром и небо прорезали молнии, они без страха стояли подле него. Эти высокие мужи как бы олицетворяли его невидимую силу. Они были статуями из цельного камня, украшавшими его путь.
Конечно, в преданности мужчин для Лалы не было ничего нового, но было что-то в их отношениях с учителем, чего она не могла раскусить. Как и большинство воинов, этих мужчин привлекала опасность. Это она понимала. Как большинство людей, не чуждых науке, их влекло к знаниям. Как всех детей, их влекло к хорошему родителю, которого воплощал в себе Мигель. Но они стремились к чему-то еще и, похоже, находили это в его присутствии. Они находили в себе отвагу, когда даже и признаков ее, казалось бы, не было. Очевидно, они находили веру – ту, что не поддается определению и не имеет названия. Для понимания им достаточно было малейшего намека. Они находили подлинность – быть может, всего на несколько секунд, зато, уезжая домой, увозили с собой память о ней. Внутреннее странствие, в которое отправлял их Мигель, – импровизированная вылазка за пределы рассудка – преображало их. В безумии они находили покой. Похоже, они находили самих себя.
Для La Diosa ничто не могло быть страшнее.
Женщины тоже явно искали свою истину, если она вообще существует в природе. Мигель как бы держал зеркало, которое показывало им то, что они хотели увидеть. Он ни над кем не возвышался, подобно каменной статуе, но сила его была ощутима. Радость его была заразительна, его мудрость вдохновляла. У его любви была сила цунами: все покорялось ей. Наблюдая его в действии, Лала была готова признать, что он пробуждает страстное желание, которое даже знания не способны пробудить. Преследуемые этим желанием, ученики часто уходили в сторону от своих поисков.
«Ты мой» – эти слова хотела сказать Мигелю каждая женщина. Он был не просто мужчиной, он был присутствием, нарушающим равновесие, а это преображало людей. Он был способен меняться, но они не могли изменить его. «А как же я?» – рыдали они. Лале было известно, что «я» – это изобретение разума. «Я» жаждет внимания, невзирая на последствия. «Я» – это тщеславие каждой женщины, представление каждого мужчины о себе. Это вспышки гнева, разбивающие сердца и разрушающие союз близких людей. «Я» – это знания, воплощенные в личность. «Я» – это то, чему мать Сарита могла бы дать имя «Лала», но не сделала этого.
Для дона Мигеля жизнь полна чего-то, что Лала не смогла бы определить или описать, чего-то, что существовало до первоначального толчка творения и будет существовать еще долго после окончания действа. Истина для него – это то, что стоило испытать, даже рискуя потерей своего «я». Он видел себя во всех существах и предметах, в каждом звуке он слышал музыку жизни. В своем скромном человеческом обличье он был торжествующей тайной, способной растворить в себе всех, кто к нему приближался. Домом его была вечность. Там он жил, там играл и любил, в то время как те, кто держался своего маленького видения, едва осмеливались даже помыслить об этом.
Лала обдумывала то, что увидела и услышала с того мгновения, как началось ее бдение здесь, в этом горнем мире тайной мудрости. Да, произошли волнующие преображения. Повсюду была тайна. Музыка неслась из радиоприемников, складывалась из детских голосов, мелодично струилась сквозь человеческое сознание. Музыка звенела в воздухе, гудела из глубин земли, журчала в течении рек и ручьев. Лала заподозрила, что музыка – это не просто математическое сочетание звуков и выверенной ритмики. Музыка каким-то образом вошла в сговор с тайной и, как и шаман, грозила лишить Лалу остатков всякой власти.
* * *
– Извините, что отрываю вас от музыки, – позвал Мигель, – но я хочу вам кое-что показать.
После долгой езды в автобусе они наконец остановились в гостинице в Мачу-Пикчу. Отдохнув и поев, небольшая группа собралась на ступеньках отеля. Некоторые остались танцевать в холле. Когда дон Мигель звал, имело смысл откликнуться. Не для того они проделали путь длиной в четыре тысячи миль, чтобы пропустить что-то важное, что можно узнать, общаясь с ним, а сейчас, возможно, был как раз один из таких случаев.
