– Не изображай меня жертвой.
Мигель в раздумье смотрел на нее. Она не была жертвой. Эта женщина ненавидела убийцу-возраст и по своей воле ни за что бы не встретила свой конец в одиночку. Они работали вместе уже пятьдесят лет, как двое детей, которые придумывают игры, – их игры меняли видения людей. Если он уйдет, в мире не останется никого подобного ей… Но понимает ли она, чего будет стоить его телу это возвращение? Представляет ли она, как больно ему будет? Что-то шевельнулось в нем, и он почувствовал, как сила его любви начинает изменять видение. Он взглянул в глаза матери и заговорил с ней, тщательно подбирая слова:
– Madre, если это тело останется жить, я должен буду присутствовать в нем, но ему понадобится и что-то из моего старого состава.
– Разве не я учила тебя тому, что такое человеческая форма?
– Но формы больше нет, не осталось никакой системы убеждений.
– Это можно восстановить.
– Кем был Мигель, Сарита? Как можно его вернуть, когда нет ответа на этот вопрос? Путь могут показать только воспоминания, а они лгут, и с каждым рассказом ложь видоизменяется. Они могут дать направление, но не истину.
– Они дадут мне тебя!
Мигель смотрел на мать. Она была визуальным образом, составленным из меняющихся настроений и знакомых фраз, но казалась реальной, теплой и такой очаровательно непритязательной в своей ночнушке и тапочках, что ему вдруг захотелось поговорить с ней о чем-нибудь простом, повседневном. Ему хотелось подразнить ее, как когда-то, рассмешить. Вот бы она позвала его завтракать, поведала мимоходом о незнакомых ему людях. Хотелось почувствовать кончики ее пальцев у себя на лбу, над сердцем – так она обычно благословляла его по утрам. Но сейчас ведь у них не обычная встреча. Она нашла его где-то между жизнью и смертью. Нашла, потому что жизнь проложила ей путь… А сейчас, вместо того чтобы поддаться этому хрупкому видению, она пытается им управлять.
Чем он утешит ее, когда она потеряет сына? Как ему унять ее страхи? Однажды ему это удалось. Она бьется с ним и сдаваться, похоже, не собирается. Она приготовилась бороться – да, вот эта старушка в хлопковой рубашке и тапках, едва стоящая на ногах. Несмотря на свою хрупкость, она останется воином до тех пор, пока не станет очевидно, что воевать больше не нужно. Непонятно, чего она надеется добиться, но одно ясно: она скорее умрет, чем оставит свои попытки.
Мигель улыбнулся ей.
– Я вижу, ты с сумкой пришла. Хотела меня в ней унести?
– А что, могла бы!
– В ней, кажется, уже нет места.
– Вот! – воскликнула она севшим от всех этих разговоров голосом.
Он заметил, что она снова воодушевилась, и решил: «Пусть говорит».
– Вот, принесла орудия нашего ремесла! Мы могли бы вместе провести ритуал – как раньше. Приготовься, m’ijo. Очистись и призови нам на помощь силы жизни.
Мигель не стал ничего делать. Уперев одну руку в колено, он терпеливо смотрел, как мать, склонившись над сумкой, перебирает свои сокровища. В его глазах поблескивал странный огонек. Он сам когда-то был шаманом и знал, что сейчас будет. Время трюков прошло, но как он ей это скажет? Для Мигеля, главного героя его истории, видение кончилось, но она ведь не будет его слушать. Она будет упорствовать в том, чтобы ей вернули сына, пусть даже в виде слабейшего его подобия, живущего в самой призрачной форме.
Сарита торжественно, с вновь обретенным вдохновением начала доставать из сумки разные предметы. Возможно ли, что она со своим товарищем по былым играм придумает еще одну игру? Может ли фортуна еще раз оказаться на ее стороне? Чувствуя близость предков, она улыбалась. Вытащив из тяжелой сумки маленький барабан, она поставила его на землю, а сверху осторожно положила палочку, завернутую в ритуальную красную ленту. Из крошечного мешочка она вытряхнула коллекцию ацтекских черепков, аккуратно расположила их в линию на коже барабана и добавила к этой композиции великолепное орлиное перо. Затем положила у основания барабана три погремушки из бутылочных тыкв и кадильницу с древесным углем и ладаном. Довольная проделанной подготовительной работой, она стала вынимать из сумки и расставлять на ветке дерева одного за другим своих любимых кумиров.
– Ну вот! Начнем, понятно, с Сына Девы Марии!
Она поставила на широкую ветку фигурку Иисуса, позаботившись, чтобы она не упала. Изящно вылепленная из глины статуэтка изображала Господа с ягненком на руках. Затем Сарита извлекла Деву Марию, руки которой были раскрыты, как при вознесении.
– Вот так. Мать и Сын вместе, – удовлетворенно сказала Сарита и пробормотала молитву.
Мигель молча наблюдал. Она закончила молиться и заколебалась, видимо не зная, что делать дальше. Поджав губы, она снова склонилась над сумкой. Шумно порывшись в ней несколько секунд, она выпрямилась, держа в обеих руках грузную латунную статуэтку Будды. Она подняла взгляд на сына, как будто ожидая, что он будет возражать.
– А почему бы и нет? – сказала она. – Разве он такой гордый, что не может прийти на помощь другому учителю?
– Он не гордый, хотя у него есть на это все основания, – спокойно сказал Мигель, кивая в сторону мерцавших вверху огней. – Его послание до сих пор влияет на видение человечества.
– Истинная правда!
Старушка водрузила изваяние на дерево, втиснув его между двумя расходящимися ветвями. Закрыв глаза, она прошептала еще одну молитву – по-видимому, самому верховному бодхисатве. Еще раз удовлетворенно вздохнув, она опять полезла в сумку. На этот раз она нашла статуэтку поизящнее, завернутую в шелковую ткань. Это была китайская богиня, искусно высеченная из светлого нефрита. Немного подумав, она поставила ее рядом с Богородицей.
– Мать слышит мольбы своих детей. Она ответит на них. – Оглядев двух женщин, грациозно стоявших под огнями мира живых, Сарита улыбнулась. – Мать ведь всегда отвечает.
Следующей оказалась еще одна латунная фигурка – скрупулезно исполненный образ богини-воительницы Кали. Мигель представил себе, сколько соседских домов прочесала его мать, чтобы наполнить свою сумку этими предметами поклонения. Вряд ли она знала имена этих богинь, не говоря уже о том, что они из себя представляют.
– Как она тебе? – спросила Сарита. – Вид у нее боевой, только пусть не думает, что мы за смертью пришли.
– Ты же видишь, можно сражаться и ради чего-то более серьезного, чем смерть.
Сарита смотрела на сына, как бы ища у него понимания. Но когда он встретился с ней глазами, вместо поддержки она почувствовала замешательство. Быстро отведя взгляд, она приподняла нейлоновую сумку и потрясла ее. На дне что-то еще оставалось. Выудив последний предмет, она пожала плечами и вздохнула. Это был пластмассовый морячок Попай
[7] из детства ее сына, с торчавшей изо рта трубкой и надутыми бицепсами. Она нашла его в ящике комода.
