Отправиться в путешествие по местам силы – значит, по сути, попробовать воспринимать все по-новому. Увидев проблеск истины, его не скоро забываешь, даже если время начинает искажать его. Все путешествуют по-разному, но почти всегда лучше не торопиться. Это касается даже тех многочисленных учеников, которые настаивают на том, чтобы я подталкивал их сильнее и ничем себя не сдерживал. «Не жалей нас», – говорят многие. Чем неповоротливее ум, тем он кажется настойчивее, но свобода для него – для нас – наступает только тогда, когда мы избавляемся от наших суждений и допущений. Мы не продвинемся ни на йоту, покуда не научимся слушать самих себя. Любое утверждение о чем бы то ни было следует подвергать сомнению. Любое убеждение может оказаться слепым пятном. Жизнь становится гораздо проще, когда мы перестаем навешивать на все ярлыки хорошего или плохого, правильного или неправильного. Мы пытаемся доказать собственную значимость многими способами и тем самым создаем много боли. Я присваивал своим ученикам звания, давал ласковые имена, назначал лидерами. В конечном счете гордыня дает о себе знать, и это преподносит им бесценный урок. Значимость не помогает нам выйти за пределы самих себя, как и набожность или скромность. Тут не помогут ни знания, ни разгадка какого-нибудь секрета. Преобразиться способен лишь тот, кто изменяет мир – мир, созданный самим собой в собственном уме. Многие хотят этого. Тех, кто на самом деле меняется, меньше… А некоторые никогда не останавливаются и меняются постоянно.
Эмма вошла в мое видение задолго до того, как стала моей ученицей. В первый раз я встретил ее в Нью-Мексико во время одного своего выступления. Она была искательницей-одиночкой, у нее не было единомышленников, которые могли бы ее поддержать. Она понимала, что потеряла любимого человека – саму себя. Она не могла признать ту, кем стала, и не в силах была воскресить ту, кем когда-то была. Трудно было увидеть истину, но у нее были способности, для того чтобы постичь ее. Ей нужно было, чтобы кто-то вел ее. Как можем мы измениться, не представляя себе возможности изменения? В поисках подлинности – того, что обществу не удалось поддержать в нас, – мы снова чувствуем себя, как запутавшиеся дети, на этот раз оставшиеся одни, без родителей – и без учителей. В то время Эмма была уже зрелым человеком, замужем и пыталась выбраться из-под завалов лжи. Ей нужна была истина, но в голове у нее звучали только собственные убеждения и мнения. В этом смысле она походила на любого из моих учеников, за небольшими исключениями. Может быть, ей это было неизвестно, когда мы с ней впервые встретились и даже в первые годы нашего знакомства, но она была из породы особых искателей. Она была воином перемен, готовым видеть, прощать себя и действовать, – и было похоже, что она никогда не остановится.
18
Эмма и ее шестилетний сын сидели на насыпи у дороги. У себя в кармане она нашла пластинку жевательной резинки и разделила ее с ним пополам. Они тихо говорили о том, какая интересная форма у облаков, как сегодня греет солнце, как красиво этим январским утром. Они направлялись к горячим источникам, и оба чувствовали себя нарушителями из-за того, что сын пропустил занятия в школе, но ее машину занесло на посыпанной гравием дороге, и она перевернулась, снова встав на колеса. Оба отделались легким испугом. Они были спокойны и даже веселы, жевали себе жвачку и ждали, не зная, что будет дальше. Вряд ли кто-нибудь оказался бы здесь и смог им помочь до конца дня, да и то в лучшем случае. Хотя этот участок дороги вел к большим шоссе, здесь редко кто ездил. Эмма в раздумье смотрела на машину – та спокойно стояла за ними в зарослях полыни на четырех спущенных шинах, но была изуродована почти до неузнаваемости. Крыша была вогнута, капот смят, а от разбитого вдребезги переднего стекла остались одни осколки.
Сын без умолку болтал о школе и друзьях, а Эмма пыталась подсчитать, сколько раз что-то похожее случалось с ней за последний год. Может быть, четыре, тогда это пятый. То авария, то машину в сторону занесет, то вынесет на обочину, а как-то раз, ослепленная солнцем, она сорвалась в засыпанный снегом каньон. Несколько месяцев назад машина заскользила по обледеневшей проселочной дороге и врезалась в забор из колючей проволоки. Капот оказался в чем-то вроде заранее приготовленного рождественского подарка – в терновом венце, кусок скрученной проволоки до сих пор обвивал фары. В другой раз, когда она, возвращаясь из Колорадо, ехала одна на высокой скорости, машину повернуло и завертело вокруг оси так, что ничего нельзя было поделать. Она начинала привыкать к этому ощущению – к потере контроля, к тому, что смерть всегда может настигнуть тебя. Но после стольких случаев, похожих на этот, складывалось впечатление, что смерти пока не до нее.
Со времени своей первой поездки в Теотиуакан она думала о смерти как о необходимом начале. Смерть должна привести к трансформации, к истине. Трансформация оказалась куда более рискованным предприятием, чем она предполагала, а для того, чтобы постичь истину, ее скромных способностей, очевидно, не хватало. После встречи с доном Мигелем ее словно забросило совсем в другой мир. Все пути вели внутрь, и все дороги казались ненадежными. Здесь все было нелогичным. Любовь здесь была уже не чувством, а всеми чувствами, вместе взятыми. Погода здесь менялась каждую минуту, и нередко ее настигал целый тайфун переживаний. Она плакала без причины и смеялась без повода, как будто плач и смех – это одно и то же. Она стала скрытной и молчаливой, собирая прозрения, как сумасшедшая у костра. Когда она бодрствовала, на нее нисходило множество новых ярких откровений. Ее ночные сны были населены разной публикой: старыми ведьмами, злодеями и безликими добродушными наставниками. Через ее видения проносились змеи, они шипели и нападали на нее, кусали за лицо, руки, ноги. С ней разговаривали крокодилы, давая ей советы и вежливо предупреждая. Древние символы обретали в ней новую жизнь. В видениях она обдумывала путешествия, паковала сумки, опаздывала на поезда. И всюду, что наяву, что во сне, был хаос.
Она не знала, как долго может продлиться этот период дезориентации и закончится ли он когда-нибудь вообще. Видимо, раз уж она согласилась на перемены в своей жизни, хаос был неизбежен и ей нужно было приготовиться к долгому пути. Необычное стало теперь обычным. Она устала от неприятностей с машиной, устала спотыкаться и лепетать, но, похоже, ей нужно было заново научиться двигаться и говорить. В мгновения чистого чуда – а чудеса продолжали происходить – она отказывалась от желания знать.
Эмма вздохнула и отшвырнула жевательную резинку. Ее сын показывал на кролика, выглядывавшего из-за зарослей лебеды. Сын перемахнул через пыльную дорогу, чтобы лучше рассмотреть его, и спугнул зверька. Из кустов неподалеку взлетел беркут – золотой орел. Некоторые назвали бы это добрым предзнаменованием. Сегодня она, пожалуй, согласится с ними. День был хороший – не важно, что произошло. Но, еще раз взглянув на машину, она подумала, что, может быть, ее друзья беспокоились не понапрасну. Одно дело – впустить в жизнь нарушение привычного порядка, и другое – рисковать безопасностью сына. То, что произошло сегодня, – это уже слишком.
– Она права, hombre, – согласился Эсикио. – Это уже чересчур.
