– Они успели на шлюпках уйти, – заметил Иениш. – Одну только и потопили. А потом, говорят, на одном из брандеров записку нашли, ругательную…
– Вовсе даже не ругательную! – возмутился Лёвочка Шмилт. – Японцы – народ вежливый, хамства не допустят, во всяком случае – на словах. Я, если хотите знать, сам видел эту записку в штабе адмирала.
Мичман вытащил из кармана записную книжку в бордовом кожаном переплёте:
– Вот, прошу: «Помните, уважаемые русские моряки. Мое имя – капитан-лейтенант японского флота Токива Хиросэ, мне здесь уже третий раз…»
– «Мне», – уточнил Шмидт, – так было в оригинале. Я скопировал текст в точности, для истории.
Услышав это «для истории», минёр иронически усмехнулся. Мичман Лёвочка заметил, слегка покраснел и попытался сделать вид, что к нему это не относится.
– «…первый раз был на пароходе „Ходкоку Мару“ в феврале, буду еще, если проход останется незакрытым. Привет адмиралу Макарову. Хиросэ».
– Адмирал припомнил – он, оказывается, знаком с этим Токивой
[16] по Петербургу. Тот несколько лет назад был там военно-морским агентом. И где вы видите хоть одно ругательное слово? Исключительно вежливый человек писал…
– Я тоже его знаю, – вставил другой «флажок», мичман Яковлев. – Этот японец ухаживал, хотя и безнадёжно, за красавицей дочкой… сейчас не скажу точно, кажется, полковника Вилькицкого из Гидрографического департамента. Тот, если помните, ещё составлял карты Карского моря. Сын его, Боря Вилькицкий, здесь, у нас на эскадре, – на «Цесаревиче», мичманом.
– Это, дорогой мой, сплетни, – перебил мичмана сосед, которого представили как корабельного доктора Волковича. – Бедняга Хиросэ волочился не за барышней Вилькицкой, а за младшей дочерью генерала Ковалевского Ариадной. Эдакая прелестница восемнадцати лет, смешливая, с пухлыми щёчками. Она тогда училась в Институте благородных девиц. Представьте, японский гость увлёкся катанием на коньках и не раз посещал вместе с мадемуазель Ковалевской каток. Что ничуть не помогло ему в сердечных делах.
– Да в том ли дело, с кем он на коньках раскатывался? – раздражённо перебил доктора Шмидт. – Хоть бы и с самим чёртом, какая разница? Я только хочу сказать, господа, что японец весьма обходителен и вежлив.
– Ве-е-жлив он… – неприязненно скривился лейтенант. – «Уважаемые русские моряки…» Все они зубы скалят да раскланиваются, а потом ночью, без объявления войны – миной в борт, на самый подлый манер!
– Такая уж они, японцы, нация, – вздохнул Лёвочка. – Хоть и приняли европейские военные обычаи, но больше для видимости. Сами же верны своим традициям: для самурая опередить противника, нанести удар раньше, чем тот успеет выхватить меч, – первое дело!
– Воти махали бысвоими мечами! А токораблей понастроили, лезут куда не просят. Да ещё англичане с североамериканцами подзуживают…
«Англичанка гадит, – усмехнулся я про себя. – Вечная тема, не утратившая злободневности даже за век с лишним. Включи телик – и на каждом втором канале непременно будет что-нибудь про козни коварных англосаксов. У нас, правда, во всех бедах винят Америку, но это неважно, они, можно сказать, подхватили старую добрую манеру англичан пакостить России, чем только можно».
Тема международных отношений набирала обороты, обнаруживая согласие большей части кают-компании с позицией, принятой в двадцать первом веке:
– Все европейские страны так или иначе выступали против России! При Наполеоне двунадесять языков к нам явились; в Крымскую кампанию французы с англичанами и, прости Господи, сардинцами…
«Будто и не уезжал никуда… Вас бы, ваше благородие, в телевизор, на политическое шоу, – имели бы успех!»
– Это вы, положим, лишку хватили, дорогой мой! Вон германский кайзер к России вполне дружественно настроен. И из Циндао, базы германского флота, угольщики к нам то и дело бегают!
– Лицемерит ваш кайзер, Лёвочка! Россия с её интересами им всегда была, простите, до лампады – лишь бы хлеб русский грести невозбранно, и подешевле! Не припоминаете, как ваши разлюбезные германцы на пару с австрияками предали Россию на Берлинском конгрессе
[17]? Да-да, конечно, вы немец-перец-колбаса и немецкое превозносите. А вот мне капитан Лилье, – вы его знаете, господа, инженер-фортификатор, умница, – так вот, он давеча рассказывал, что недавно высокому артурскому сухопутному начальству, генерал-лейтенанту Стесселю, было представлено занятное письмецо:
«Его Превосходительству адмиралу Того
[18] в Порт-Артуре от Лео Хердана.
Брюнн – Астория – Моравия – Фердинанде – Фердинандгассе, 25–27.
Ваше Превосходительство!
В твердом уверении, что победоносный флот Японии до получения этих строк прогнал из Порт-Артура последне го русского, позволяю я себе передать наисердечнейшие благопожелания к геройскому состоянию (стойкости) вашего флота и с вами молить у неба скорой победы над врагом.
С почтением, Лео Хердан».
Генерал, прочтя сей курьёз, лично распорядиться изволил напечатать его в «Артурской сплетнице», причём со следующими комментариями: «Дабы видели все, какими сведениями обладают господа иностранцы. Хердан-то этот ведь получил же откуда-нибудь подобный нелепый адрес, ну и с большого ума поверил этим сведениям. Генерал-лейтенант Стессель». В сегодняшнем номере должно быть!
«Артурская сплетница» – это местная официальная газета, «Новый край». В тот наш вояж мы захватили с собой из прошлого один из номеров, с телеграммой императору Николаю Второму о гибели «Стерегущего».
Мичман Шмидт не нашёлся что возразить, лишь упрямо подобрал губы, всем своим видом выражая несогласие.
Хотелось вскочить и заорать: «Опомнитесь, что вы плетёте?! Какие кайзеры? Какие газеты, девицы и коньки? Вы все через час потопнете, идиоты!»
Удерживало ощущение нереальности происходящего да жгучий стыд за сцену с неработающим ноутом. И тут я поймал Светкин взгляд – не переставая улыбаться своим визави, она слегка подмигнула мне и едва заметно кивнула на дверь.
