Под вечер завернули на Электрический утёс – своими глазами увидеть прославленную писателем Степановым береговую батарею
[20] и полюбоваться горизонтом, затянутым далёкими дымами японских крейсеров, караулящих Артур с моря. Утёс в тот день не стрелял: после гибели на русских минах сразу двух эскадренных броненосцев Того с опаской приближался к берегу на пушечный выстрел. Поглазели и на ржавеющие у маяка остовы брандеров – тех самых, о которых рассказывали в кают-компании «Петропавловска». Я хотел разыскать спасшихся после его гибели офицеров – любезного лейтенанта-минёра Унковского, мичмана Иениша, так и не успевшего в то утро починить фотокамеру. А стеснительный Лёвочка Шмидт, увы, не выбрался из смертельного водоворота, оставленного тонущим броненосцем, – как и Макаров, и Верещагин, и сотни других матросов и офицеров, нашедших могилу в Жёлтом море.
Хотя, может, здешний Шмидт и выбрался? К сожалению, Георгий Петрович категорически запретил наводить справки, и мне оставалось лишь уныло коситься на замершие в гаванях броненосные махины.
О том, как моряки рассчитались с японцами за гибель Макарова, нам рассказал другой флотский офицер, капитан второго ранга Карцев, командир миноносца «Властный». С ним мы познакомились на пирсе Гнилого Угла гавани, где у стенки отстаивалась большая часть Первого минного отряда. Остальные миноносцы принимали уголь со складов под Золотой Горой, при выходе из внутреннего бассейна.
Но не буду забегать вперёд. Карцев со скучающим видом наблюдал за погрузкой мин Уайтхеда, постукивая по ранту ботинка щегольской тросточкой, неуместной в сочетании со строгим офицерским мундиром. Офицеру было скучно; боцман знал своё дело, погрузка спорилась, и Карцев обрадовался случайным собеседникам. Слово за слово – и вот мы уже в тесной кают-компании миноносца, а вестовой огромным уполовником наливает борщ с маслинами – фирменное блюдо корабельного «шефа», предмет гордости командира «Властного» и зависти других кают-компаний. Карцев хвастал, что повара пытались сманить на «Цесаревич», но тот остался верен родной посудине. По мне, так зря: в гробу и то просторнее, чем на миноносце. Никакого орехового дерева и хрусталя, как на «Петропавловске». О рояле нечего и думать. Острые углы, теснота, стальные переборки, стискивающие людей в редкие минуты отдыха и расслабухи, как шпроты в банке.
Борщ оказался великолепен. Умеютже люди устроиться с удобствами – даже и на войне! Я не заметил, как выхлебал тарелку до донышка, с трудом отказался от добавки – мы что, жрать сюда пришли? – и постарался устроиться поудобнее. Предстояло слушать и запоминать. Георгий Петрович запрещал нам таскать в прошлое электронные устройства, так что никаких диктофонов, господа курсанты! Память надо тренировать и внимание. И попробовал бы я не повторить услышанное слово в слово!
II
Георгий Петрович как-то заметил, что за последние лет семьдесят люди утратили высокое искусство застольной беседы. И не только застольной – разучились неспешно рассказывать о себе сидящему в глубоком, удобном кресле человеку. И слушать тоже – вдумчиво, не перебивая, не мешая собеседнику плести изысканную ткань повествования.
«Люди перестали испытывать вербальный голод, – говорил историк. – Газеты и журналы, радио, телевизор, наконец, Интернет – мы привыкли к обилию информации. Обмен ею перестал быть ритуалом – точнее, ритуал изменился, из него исчезла вторая сторона. Живого собеседника заменили голос из динамиков, газетные или экранные строки и, разумеется, картинка, основа нынешних СМИ. Теперь добиваются рейтингов, собирают лайки – зато совершенно разучились рассказывать о себе человеку, сидящему напротив».
Рассуждения эти историк сопровождал примерами из классиков, главным образом английских. Знаменитое диккенсовское «Давайте присядем, и я расскажу вам мою историю» – приходилось читать? Мне вот пока нет. Из английской литературы девятнадцатого века я дорос разве что до Джерома и Киплинга, которыми меня усердно потчует мамин друг дядя Витя. А вот у самой мамы тёмно-зелёное собрание сочинений Диккенса стоит на почётном месте. А ещё, помнится, она месяцами не убирала на полку «Сагу о Форсайтах». Я попробовал полистать – чуть не заснул на третьей странице. Та же история и с «Записками Пиквикского клуба».
Как бы ни обстояли дела в нашем информационном веке, за сотню с лишним лет до нас высоким искусством застольной беседы владели, похоже, в совершенстве. Мне с детского сада вдалбливали: «когда я ем, я глух и нем» – и остаётся удивляться, как тот же Карцев, ухитряется не прерывать повествование, прихлёбывая борщ с оливками. И притом не сбиваться, не брызгать на собеседников, не проливать борщ себе на грудь и на стол!
Ну насчёт «проливать» – это я переборщил, простите за каламбур. Морских офицеров обучают приличным манерам с раннего детства, а потом многократно закрепляют светские навыки в Морском корпусе. Да так, что и карьерные дипломаты, и звёзды бомонда современной Москвы покажутся рядом с ними сущими австралопитеками. Вот и Карцев описывает гибель японских броненосцев, не отрываясь от тарелки и ни разу не поперхнувшись, не сбившись, да так гладко – хоть в книжку вставляй, причём без редактуры:
– Накануне первого мая, поздним вечером, наблюдатели с Золотой Горы заметили отсутствие японских судов в виду Артура. Воспользовавшись этим, а также мглистой погодой, капитан минного транспорта «Амур» Фёдор Николаевич Иванов сумел незаметно для японцев выставить пятьдесят мин далеко в море, в месте обычных наблюдательных рейсов японских военных судов. Надо отметить, что после гибели «Петропавловска» японские корабли не подходили близко к Порт-Артурскому рейду, а вели блокаду с большого расстояния, ходя по радиусу десять морских миль от входа в гавань.
Ночь я провёл на миноносце – был получен приказ держать готовность к выходу в море. С утра мне понадобилось в управление порта и стоило направиться в сторону угольной пристани, как один из встреченных офицеров сообщил, что большой японский броненосец наскочил на мину, накануне поставленную «Амуром». С Золотой горы просемафорили, что на горизонте видят японский броненосец под креном и вокруг него много шлюпок.
Окончив дела, я отправился на Золотую гору. На площадке у сигнальной мачты собралось около сотни офицеров и десятка два сигнальщиков. Очень далеко можно было едва-едва заметить несколько чёрных чёрточек. По словам сигнальщиков, в этом секторе обычно и ходят японские суда, блокирующие Артур; это они и есть. Когда это случилось, к подорванному кораблю стали подходить другие. Сигнальщики, люди очень дальнозоркие и опытные, утверждали, что пострадавший корабль имеет большой крен.
Мой прекрасный призматический бинокль Цейса, который я купил в Гвардейском экономическом обществе, утонул вместе со «Стерегущим», и я был в этот день без бинокля. Желая посмотреть на наш реванш, я попросил бинокль у соседа и стал всматриваться в горизонт. Маленькие чёрточки, едва видимые простым глазом, и правда оказались японскими броненосцами.
Я увидел пострадавший корабль, его трубы, мачты и вокруг с десяток не то катеров, не то миноносцев, снимавших команду.
