– А я вбегаю в детскую – никого! Бегу на кухню – а там Казимир с девочками сидят за столом и домик из карт строят!
Поулыбались, поохали. Я кивнул, прислушиваясь: вдали, за хребтом Ляотешаня, глухо погромыхивало. Мы сегодня ещё не попадали под японский обстрел, но это пока…
– Осадные мортиры. – Георгий Петрович посмотрел в ту сторону, откуда стреляли. – Сегодня, кажется, первое октября?
Галка кивнула.
– Значит, японцы уже обстреливают крепость из одиннадцатидюймовок. Перед их снарядами бетонные перекрытия фортов, увы, бессильны. Будут ещё стрелять по гавани – сегодня, кажется, должны попасть в «Полтаву» и «Пересвет».
– Но откуда вы… – удивлённо подняла брови Галкина мама, но тут же поправилась: – Извините, я всё время забываю, откуда вы трое явились к нам.
Татьяна Еремеевна, разумеется, знала о необычных знакомых дочери: наши визиты стали своего рода семейной тайной. И каждый раз, когда кто-то из Топольских рассказывает об очередной напасти, приключившейся в городе, мне делается не по себе – никак не могу избавиться от чувства вины. Как подумаешь, сколько всего им ещё предстоит…
– А потом за мамой прислали солдата, – не умолкала Галка. – После бомбардировки форта номер три очень много раненых навезли. Мы бегом в госпиталь – а там ужас! На крыльце раненые вповалку, между ними бегают санитары, китайцы какие-то снимают людей с подвод. Крик, стоны – невыносимо! Из-под дверей кровь ручьём, на ступенях целая лужа натекла!
– Да, утро выдалось тяжёлым, – кивнула Галина мама. – Но мы рады вас видеть. Галочка, если вы не против, отправится с вами в город – довольно с неё на сегодня! А мне, простите, пора. Она у меня молодчина – всё утро срезала с раненых шинели, стаскивала сапоги…
– Устала – прямо руки отваливаются! – пожаловалась Галина. – А смрад-то какой – запах крови, грязные тела, прелые шинели воняют… Я на коленях стою возле раненого, а на меня старший врач налетел – чуть не грохнулся! Так он только носом чмыхнул, но ничего мне не сказал, стал распоряжаться, кого отправить в операционную, а кого перевязать здесь же и устроить в коридоре на полу… Я улыбнулся забавному слову «чмыхнул». Светку же передёрнуло. Всё это время она держала подругу за руку. Георгий Петрович слушал очень внимательно, изредка кивая.
– Вы, Казимир, пожалуйста, идите с нашими гостями, – продолжала меж тем Татьяна Еремеевна. – Потом проводите Галину домой и постарайтесь вернуться до пяти пополудни. Не дай Бог, бомбардировка затянется – мы до сих пор не можем опомниться от той дикой истории у Свидерских…
– Да, ужас! – подхватила Галка. – Аркадий Иванович Свидерский, папин знакомый, служил на железной дороге – так его в июле, во время бомбардировки с моря, убило осколком. Представляете, прямо в окно конторы залетел, даже стёкла целы остались, а бедняжку Аркадия Ивановича – наповал! А потом, уже во время похорон, – снова стреляют, и на глазах у всех собравшихся влетевший осколок, никого не задев, попадает в покойника!
– Это как надо было нагрешить, чтобы и мёртвому не было покоя? – пробормотал Георгий Петрович. Татьяна Еремеевна, услыхав это, нахмурилась.
– Это когда мы ещё жили на Тигровке, – продолжала Галка. – В первые месяцы японцы стреляли только с моря, двенадцатидюймовками. Обычно по ночам. Так первой просыпалась маленькая Ларочка и спокойно заявляла: «Опять понцы стреляют». Она всегда забавно коверкает это слово… А мы прятались в блиндажах. Солдаты нашего полка отрыли их в квартале от дома – так и сидели, пока японцы не умолкали или не меняли район обстрела. Стоило такой «пульке» попасть в дом, его разрушало совсем, а люди по большей части погибали – кто не от осколков, тот от напора воздуха при разрыве.
– Да, как у несчастного капитана Биденко, сослуживца мужа, – подтвердила Татьяна Еремеевна. – Когда в их дом попал снаряд, Ниночка, его старшая, сидела у окна в кресле-качалке – так и упала на пол, без головы!
– А волосы с мозгами всю стену запятнали! Остальных домашних убило воздухом, а не осколками. Отец семейства пришёл со службы, увидел всё это – так его двое за руки держали, револьвер отнимали, чтобы жизни себя не лишил!
Светка, слушая Галину, сделалась белая как бумага. «Не вырвало бы её… А Галка тоже хороша! Мозги, волосы… Сама привыкла у себя в госпитале, вот и старается…»
– Вот и пришлось нам сменить квартиру, – продолжала та, как ни в чём не бывало. – Теперь живём в Новом городе – тут, неподалёку, напротив казармы, возле хлебопекарни.
– Ну и как, удобно? – поинтересовался историк, обрадованный переменой темы.
– Да не очень, – вздохнула Татьяна Еремеевна. – С утра до ночи – стук; на полковую пекарню выдают муку с китайских складов, а она подмочена, закаменела – солдатики её разбивают кувалдами. Как щебёнку, право слово.
Я снова поёжился. Вот свин – хватило совести упрекать, пусть и мысленно, Галину в кровожадных речах! Люди хлеб из закаменевшей муки едят, каждый день жизнью рискуют, а я…
Через площадь к нам бежал санитар, на ходу махая рукой Галкиной маме.
– Ладно, заболтались мы, – спохватилась та. – Наверное, снова раненых привезли. А вы идите. Только умоляю – поосторожнее!
Георгий Петрович слегка приподнял своё прикольное канотье, и мы неторопливо направились через площадь. Карман гимназической куртки мотался, оттянутый тяжестью содержимого, в такт шагов шлёпал по бедру. Историк покосился на меня – заметил.
– Что это у тебя в кармане, Семён? Браунинг?
Это он так шутит. Знает ведь, что никакого браунинга мне не положено. Хотя я бы не отказался от упоительной тяжести пистолета. В куртке лежал ключ – нет, Ключ, наш пропуск, отворяющий проход между веками. Он же – синхронизатор, хитрый прибор, не имеющий никакого отношения к магии и закамуфлированный под ключ из соображений конспирации. Я видел другие синхронизаторы – они могли иметь какой угодно вид, от МП-3 плеера до корявого сучка или, например, патрона от противотанкового ружья. Что навело меня на мысль: этот «ключик черепахи Тортилы» – не более чем футляр, скрывающий собственно синхронизатор, таинственное изобретение учёных-хронофизиков. Пару раз я даже пытался вскрыть Ключ – без малейшего успеха. Георгий Петрович, похоже, догадывался, но виду не подавал, из чего я сделал вывод, что изыскания мои обречены на неудачу. Ладно, там видно будет, а пока у нас и других дел по горло…
III
Нет, не правы были офицеры, спорившие в кают-компании «Петропавловска». И зря неизвестный лейтенант укорял юного мичмана Лёвочку Шмидта, чьё тело уже три месяца как покоится в броневом саркофаге макаровского флагмана на дне моря.
Подданные кайзера Вильгельма II никогда не выкатывали с германских заводов это громадное орудие. Его отлили в арсенале города Осаки. Чугунный двойник монстра, рождённого на заводах Круппа, пушечного короля старушки-Европы, оно, разобранное на три части, пересекло море, счастливо избежав солёной купели после встречи с русскими крейсерами «Рюрик», «Россия» и «Громобой». «Малышка из Осаки», посылавшая чугунные бомбынапять вёрст, должна была стать главным аргументом генерала Ноги, обломавшего зубы о бетон артурских фортов.
