Железная дорога между портом Дальним и позициями осадившей Порт-Артур армии никак не могла нормально заработать: предназначенные для неё локомотивы ржавели на дне морском, отправленные туда крейсерскими калибрами. Японцам пришлось впрягать в огромные повозки по три сотни китайских кули, и те, подгоняемые бамбуковыми палками капралов, надрываясь, пёрли на себе тяжеленные части орудий по скверной грунтовой дороге. На месте мортиры собрали на заранее отлитых бетонных основаниях. Огневые позиции располагались за склонами гор, в прикрытии от огня русских батарей и пушек эскадры.
Русские корабли, сгрудившиеся в теснинах внутренней гавани, должны были стать лёгкими мишенями для восемнадцати «малышек из Осаки». Эти орудия недаром создавалось на основе германской береговой гаубицы – их фугасным снарядам предназначено было пробивать палубную броню кораблей в узких проливах Балтики.
Японские мортиры вышли из цехов арсенала в Осаке пятнадцать лет назад и сразу же были испытаны в стрельбе по броневым палубам современных судов. Практический снаряд, пущенный с форта через пролив, легко пробивал мишень – щит, укрытый тремя слоями брони французской фирмы Крезо, точно такой, что защищает палубу броненосного крейсера «Баян».
Снятые с батарей, защищающих Токийский залив, мортиры отправились через Жёлтое море, к стенам бывшей китайской, а ныне русской крепости, которую подданные божественного микадо считали своей. Первые восемнадцать чугунных страшилищ никуда не добрались, разделив участь паровозов для Дальнего, – работа владивостокских крейсеров, пустивших на дно пароход «Хитачи-мару». Сейчас на оборудованных позициях располагалось лишь полдюжины двадцатитрёхтонных громадин; ещё дюжину тянули из Дальнего. Скорее, скорее – надо дробить бетон фортов, топить русские броненосцы прямо в артурских гаванях. Скорее – ведь микадо требует от своих воинов победы, а экономика Японии, подорванная войной, вот-вот рассыплется, как карточный домик. А на другом конце Земли, в Кронштадте, уже дымит грозно трубами Вторая Тихоокеанская эскадра адмирала Зиновия Рождественского. Если она успеет на Дальний Восток до того, как падёт Артур и корабли Первой эскадры опустятся на дно, Страну Восходящего Солнца неминуемо ждёт позор поражения.
Но шесть «малышек из Осаки» уже изготовились на массивных бетонных основаниях. По взмаху офицерского флажка из ровика, отрытого позади позиции, подкатили по лёгоньким рельсам тележку со снарядом – остроносой стальной чушкой, начинённой меленитовым адом. Там ждут своего часа десятки таких же снарядов – длинными штабелями, в два яруса. Скоро они, тяжко завывая, отправятся на головы защитников крепости, на броневые палубы их кораблей, тонкие, как бумага, под напором этих двенадцатипудовых кувалд.
Скрипнул кран, подавая снарядный кокор к пасти затвора; номера с натугой налегли на прибойник. За снарядом последовал картуз с восемью килограммами кордита – самый большой заряд: стрелять предстоит на удаление в семь километров. Поршень масляно чавкнул, запирая казённую часть. Снова гортанный крик офицера, склонившегося над буссолью, – завертелись штурвалы горизонтальной и наводок, мортира неспешно повела стволом и замерла в ожидании. Орудийная прислуга отскочила прочь, зажимая уши и широко раззявив рты с тёмно-жёлтыми от пива и дешёвого табака зубами.
Упруго ударило воздухом. Тёмная чёрточка одиннадцатидюймовой бомбы вырвалась из дымного облака и унеслась по крутой дуге – туда, за гребень горы, в подарок северным русским варварам.
Ещё не успела осесть пыль, поднятая выстрелом, как номера забегали, заскрипели тележками, замелькали спицами штурвалов наводки – скорее, скорее, скорее! Микадо ждать не будет!
Немецкие артиллеристы, здоровенные мускулистые парни, заряжают крупповскую гаубицу за минуту. Японцы пожиже, послабее, но дух Бусидо творит чудеса.
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
«Ощущение при таких бомбардировках было самое отвратительное: видишь за горами вспышку – значит, жди гостинца», – пишет в своих воспоминаниях капитан второго ранга Сергей Иванович Лутонин, переживший оборону Порт-Артура в должности старшего офицера броненосца «Полтава»:
«Секунд через двадцать доносится отдалённый, какой-то сухой, надтреснутый грохот, затем издалека раздаётся лёгкий свист, он переходит в шипение, точно травят пар, всё громче и громче, вот откуда-то сверху несётся всё усиливающийся и усиливающийся рёв, стук, грохот – это снаряд спускается на нас. Ощущение такое, что кажется, вот именно в меня-то и летит бомба. Секунды в это время кажутся часами. Наконец что-то грузное прорезает вблизи воздух, иногда даже волной его обдаст, слышишь шлепок в воду – ну, слава Богу, этот мимо. Но вот за горами опять вспышка, опять гул, опять свист, рёв – ну этот уж наверное в меня».
Тяжёлые бомбы, грозно завывая, пролетали над Старым и Новым городами Артура. «Паровозы» приближались с глухим, нарастающим гулом. И разрывались, сотрясая землю, разрушая всё вокруг; иные поднимали в гавани необычайно высокие столбы грязной воды.
В «Полтаву» попало почти сразу; потом одиннадцатидюймовый подарок пробил броню «Пересвета». Рёв снаряда в воздухе походил на шум тележки, прогоняемой по рельсовой подаче, но куда громче, а потому команды кораблей, в отличие от городских обывателей, прозвали одиннадцатидюймовые бомбы тележками. Когда первые «тележки» начали ложиться у борта, даже самым бесшабашным с броненосцев стало жутко.
Эскадра огрызнулась: из дымных завес, затянувших корабли, то и дело вырывались огненные столбы – главные калибры принялись нащупывать осадные батареи перекидным огнём. Над городом повис неумолчный рокот; солнце, казалось, стало тусклее, хотя серьёзных пожаров пока не было. Лишь в два пополудни мортирная бомба подожгла масляную цистерну вблизи угольной гавани, и поперёк рейда лёг косматый хвост жирной нефтяной копоти.
А на городских улицах, на Этажерке, где и теперь нашлись прогуливающиеся парочки, там и сям стояли группы мирных жителей, раненых и больных солдат, женщин, детей, китайцев. Порой возле таких группок останавливались офицеры и матросы; на всех лицах можно было прочесть одну и ту же тревогу, один и тот же волнующий вопрос: что делать теперь, под этим мортирным градом?
Не обошлось и без курьёзов. Одна из бомб разворотила брусчатку посреди Нового города, но не разорвалась. Приехавшему для её осмотра подполковнику Меллеру, бывшему моряку, учёному-артиллеристу и математику, предстало незабываемое зрелище: трое комендоров с «Паллады» выкопали снаряд, вывинтили запал и, устроив смертоносный гостинец на паре кирпичей, развели под ним огонь.
Подполковник, человек горячего нрава, коршуном кинулся к ним и, распинав ногой дрова, обвинил комендоров в суицидальных склонностях, а также прибег к иным оборотам, пригодным более для помещения на заборы. Крейсерские не обиделись на незнакомое ругательство – боцмана выдавали загибы и покруче – и растолковали бестолковому начальству, что слыхали, будто для извлечения шимозы нужно погрузить снаряд в бак с водой и кипятить: шимоза тогда сама собой выползет из снаряда. Бака у пытливых комендоров не нашлось, но унывать те не стали, а отыскали выход: разогреть снаряд, при этом поливая его водой. Меллер слушал, вытирая со лба холодный пот.
