– Солдат завсегда правду чует, – упрямо гнул своё казак. – Потому как в Бога верует! А эти – стекляшки на глаза нацепили, больно учёные, а о Боге и позабыли. Оттого и воровство! Небось, что украсть – через стекляшки сподручнее разбирать!
– А что за корреспонденты? – шепнула подруге Светлана. – Неужели и правда шпионы?
Та пожала плечиком.
– Не знаю, но скандал случился преизрядный. Вроде англичанин и американец приехали в Артур с письмом чуть не от самого наместника Алексеева, и повсюду их пускали. А потом – приказ генерала, и в двадцать четыре часа пожалуйте вон из крепости! Вот и Ножин наш заодно с ними в немилость попал. Зря, по-моему, – папа говорил, что нельзя так беспардонно затыкать рот последнему в Артуре независимому репортёру.
Светка усмехнулась. И здесь споры о свободе СМИ… нет, решительно ничего за век с лишним лет в России не изменилось…
V
– Сестра Топольская!
Окрик вывел Светлану их полусонного состояния. Она сама не заметила, как задремала – сказалось напряжение последних часов. После того как добровольная сестра принесла девочкам чай прямо сюда, на лазаретную палубу, они устроились возле одного из круглых железных столбов, подпиравших потолок, – бог знает, как они там называются на морском языке?
[23]
Горячий чай с булочками, выпеченными сегодня в корабельной пекарне плавучего госпиталя, сделал своё дело – девочек охватила истома, в глазах поплыло, и они задремали, не обращая внимания на снующих туда-сюда санитаров да обстоятельные – от госпитальной скуки – беседы раненых.
– Топольская! Что вы там, уснули? Это вы доставили с берега своего кавалера с контузией?
– Я, господин доктор! – вскочила Светкина подруга, отчаянно протирая глаза кулачками. – Только он никакой не мой кавалер, а…
– Ну это вы уж сами разбирайтесь, чей он кавалер, – пробурчал доктор Ковалевский, вытирая руки. Полотенце висело на плече стоявшей тут же добровольной сестры. Та обеими руками держала перед собой эмалированный таз с водой; серые усталые глаза её неодобрительно глядели на девочек.
– Примите у Марьи Степановны его барахлишко, да не забудьте потом зайти в конторку, заполнить лист этого вашего… как бишь его звать?
– Сёмка, то есть Вознесенский Семён. Отчества, простите, не знаю, – откликнулась Светлана. – Это я с ним была, а Галина в городе с нами встретилась, когда начался обстрел. Мы пошли в порт и вот…
– Вознесенский? – переспросил доктор, словно и не слыша объяснений. – Он, случаем, не родственник Николаю Фёдоровичу Вознесенскому? Тот преподаёт в сумском кадетском корпусе закон Божий. У меня там младший брат офицером-воспитателем. Перед войной я гостил у него – там и познакомился с этим господином. Большого ума, доложу вам, человек!
– Я не… наверное, нет, – пролепетала Светка, огорошенная таким напором. – Не знаю, господин доктор. А Сёмкин дядя служит во Владивостоке. Сёмка был здесь с отцом, но тот погиб во время июльской бомбардировки…
Всё это продумывалось заранее, и по большей части самими ребятами. Для этого в их распоряжении была гора информации, не считая Интернета, – только успевай изучать! Светке придумали дядю, мелкого чиновника владивостокского почтового ведомства, отправленного перед войной по служебной надобности в Дальний, но не успевшего выбраться из города, занятого в мае японцами. Тётка же, его супруга, вместе с которой девочка якобы и уехала в Артур, была объявлена погибшей при обстреле.
А вот с именем возникли сложности: кто бы мог подумать, что вполне русское «Светлана» может создать проблемы? Ещё как может – раз уж его нет в святцах, церковном календаре, по которому выбирают имя при крещении. Имя это придумал малоизвестный поэт в самом начале девятнадцатого века, а популярным оно стало чуть позже, после выхода баллады Василия Жуковского «Светлана». Церковные же власти упорно не разрешали крестить этим именем; единственное исключение сделали для Светланы Эллис, племянницы командира крейсера «Светлана».
Моя спутница категорически отказывалась менять имя, а потому легенда вышла несколько замысловатой. «По документам» Светку теперь звали Фотинья, и гимназистка, якобы стыдясь столь «простонародного» имени, выбрала более благозвучный и романтический псевдоним.
Серьёзной – скажем, жандармской – проверки такие легенды, разумеется, не выдержат, но для случайных собеседников годятся. Да и кто станет всерьёз проверять двух русских подростков явно из приличных семей? Правда, Георгий Петрович предупреждал, что злоупотреблять такими легендами не стоит: Порт-Артур город небольшой, легко нарваться на неудобные вопросы.
– Давайте я расскажу! Я знаю, откуда он… – Галина, уловив растерянность подруги, взялась за доктора Ковалевского сама. – А ты, Свет, забери пока Сёмкины вещички. Целее будут – в госпиталях такая неразбериха, что угодно может пропасть…
Бумаги заполнили быстро – молоденький фельдшер с цыплячьей шеей и с круглыми очками на прыщеватой физиономии черкал пером в амбарной книге, занося сведения о пациенте Вознесенском Семёне, отчество неизвестно, тысяча восемьсот девяностого года рождения, место рождения неизвестно, православного, неизвестно, неизвестно… Помакнул запись здоровенным прессом-качалкой, подбитым фиолетовой бархоткой, и Галина, с облегчением выдохнув, отправилась назад, на лазаретную палубу. Светлана оказалась там же, где подруга оставила её, – возле табурета со сваленными в беспорядке Сёмкиными шмотками. Она старательно обшаривала накладные карманы тенниски, потом карманы брюк, снова тенниску и опять брюки – и на лице её читалось недоумение, сменяемое тревогой.
– В чём дело, Свет, потеряла что-то?
Та опустилась на табурет. Скомканные брюки с неопрятно вывернутыми тряпочками карманов повисли в безвольных руках. Нет, это не тревога – в глазах подруги Галина видела теперь самое настоящее отчаяние.
– Галка, – придушенным шёпотом сказала Светлана, – ключа нет. Ну синхрониза… бронзовый такой, мы ещё им в первый раз дверь в гимназии открыли, ты же видела? Без него нам не вернуться назад!
Галина кивнула. Она хорошо помнила тот далёкий мартовский день, когда гости из будущего ушли в дверь, возникшую в стене гимназической библиотеки. Тогда в руках Сёмки был массивный бронзовый ключ…
– Он был, наверное, в его куртке, – шептала Светка, и глаза её набухали слезами. – Помнишь, фельдшер там, на улице, у неё рукав разрезал?
– Конечно, помню – ты её потом пристроила Сёмке под голову. И где она теперь?
– Там осталась, – горестно сказала Светлана. – Ключ меня ещё по коленке стукнул, только я не поняла, что это такое. Когда Сёмку положили на двуколку, я сунула куртку туда же, а потом, в порту, когда перебрались на катер, забыла! И китайчонка, который нас вёз, совсем-совсем не запомнила! Что теперь делать, Галь?
