Выразился старик более цветисто: «Ваша дорога ведёт из-за края понятного мне мира; и, прежде чем подать руку путникам на этой дороге, мудрый человек должен знать, зачем они вступили на неё и куда собираются по ней прийти».
Понятно? Мне лично – ничего. Кроме того, что старикан знает подозрительно много – и ещё больше прячет в рукаве, на манер козырного туза. А играть с ним всё равно придётся, хочешь не хочешь…
Я готовился удирать с «Монголии» тайком, прячась от сестёр и санитаров, и даже прикидывал, как бы половчее подкупить матросов катера, чтобы контрабандой покинуть плавучий госпиталь. Но всё оказалось проще: стоило доктору Ковалевскому услышать, что я более на здоровье не жалуюсь и намерен вернуться на берег, как он немедленно распорядился о выписке. Вид у эскулапа замученный: тёмные круги под глазами, всклокоченная бородка, халат весь в кровавых пятнах. Неудивительно – раненые идут с берега потоком, и медперсоналу «Монголии» сейчас не до ведения отчётности. Говоришь, что здоров, – иди себе, не занимай койку, они все наперечёт.
Обошлось без обязательных в наши дни подписей: «претензий не имею, от госпитализации отказываюсь». Я оделся, всучил рыжему стрелку пару монет за газету и был таков. Полагалось, конечно, преподнести на прощанье букет и коробку чего-нибудь шоколадного медсестричкам. Но это, простите, никак: война на дворе – где найти подобающие знаки внимания? Хотя подозреваю, офицеры, покидающие госпиталь, находят и не такое.
Через полчаса я бодро шагал вдоль пакгаузов в направлении Седьмого резервного солдатского госпиталя, где можно попытаться отыскать Светлану с Галкой Топольской.
Если у них, конечно, не стряслось чего-то непредвиденного.
Или у меня.
– Добрый день, юноша! Не ожидал вас встретить на улице. Суток ведь не прошло, как вы лежали бледным телом на госпитальной койке, а теперь – весёлый, довольный… Куда путь держите?
Унковский! Катится на рикше. То есть уже не катится, а остановился и удивлённо рассматривает меня. Ну сюрприз…
– Добрый день, Константин… э-э-э… Александрович, да? Да вот, видите, уже выздоровел. Врач сказал, вчера был нервный шок, а теперь вот отоспался, отдохнул – и полный порядок!
– Ну и слава Богу. Раз уж мы встретились, может, перекусим? Время подходящее – я собирался в «Звёздочку», так что если вы не против…
Я замялся:
– Простите, господин лейтенант, но нашему брату гимназисту в ресторанах бывать настрого запрещено.
– Да бросьте! – рассмеялся Унковский. – Артурская гимназия уехала в Читу ещё в марте, а единственный чин по ведомству образования, которого я встречал за последние месяца два, – это прапорщик Руденко, бывший учитель математики. Его вам опасаться не стоит: во-первых, Руденко – добрейшей души человек, а во-вторых, сейчас он на форте номер два, и, поверьте, у него там заботы поважнее, чем гонять проштрафившихся гимназистов.
Мимо. Придётся соглашаться, а там придумаем что-нибудь. Время вроде есть, а кишки после госпитальной каши подводит не по-детски.
– Присаживайтесь, юноша! – Унковский отодвинулся на край сиденья, отчего коляска скрипнула и опасно перекосилась.
– А этот… китаец ваш справится? – поинтересовался я, осторожно пристраиваясь рядом. – Двоих же тяжело тащить!
– Ничего, они привычные, – безмятежно отозвался лейтенант. – Эй, ходя, давай скоро-скоро, тии кун ва!
[27]
– Вы говорите по-китайски, господин лейтенант? – удивился я.
– Да нет, какое там! Десяток слов вызубрил, китайцы как услышат – так и рады стараться.
И точно – услышав знакомую фразу, рикша припустил с удвоенной прытью.
Я трясся, держась за хлипкий поручень, слушал Унковского – тот говорил о телеграммах, доставленных миноносниками из Чифу, – и гадал, с чего это словоохотливый лейтенант проявил интерес к моей скромной персоне. А если после вчерашней встречи он что-то выяснил и теперь собирается учинить мне допрос? Может, не рисковать – выскочить из коляски, да в ближайший переулок? Я даже напрягся, приготовившись к броску, и тут из-за угла навстречу нам выкатились с десяток маньчжурских казаков – все в разлапистых чёрных папахах, с карабинами за плечами. Шашки бряцают о стремена, мохнатые кони храпят, раскидывая по мостовой хлопья пены, прохожие жмутся к домам.
Рикша тоже взял правее; казаки, разглядев в седоке офицера, разом приняли к другой стороне мостовой. Передний вскинул в приветствии руку с нагайкой; мой спутник помахал в ответ. Я же перевёл дух и выкинул из головы мысль о побеге: хорош бы я был, удирая от верховыхпо артурским переулкам – с моим-то знанием местной топографии…
В ресторане оказалось сравнительно малолюдно. Большая часть столиков пустовала; лишь недалеко от нас обедал в одиночестве пожилой артиллерийский полковник в толстых стёклышках пенсне да у окна уединилась парочка – мичман с барышней в неприметном сереньком платье.
– А вы как в воду глядели! – заметил лейтенант, ото двигая стул. – Вот тебе и школьное начальство! Ну-ну, не бойтесь, – улыбнулся он, увидав, как я озираюсь. – Вон та барышня, с мичманом с «Дианы», – учительница из Пушкинской школы. Её можете не опасаться – в церберских замашках сия особа не замечена, наоборот – известна своим вольнодумством.
«Да неужели? Прототип учительниц из романа Степанова? А я-то думал – целиком вымышленные персонажи…»
[28]
Унковский издали раскланялся с моряком и его пассией. Я уселся на краешек стула и принялся вертеть в пальцах вилку, искоса поглядывая на лейтенанта. Тот молчал, словно израсходовал всё красноречие по дороге.
IX
– Ну и что, будем ещё говорить с этим Ляо? – хмуро осведомилась Галина. – Тебе решать, конечно, но, по-моему, другого выхода всё равно нет – если кто и знает насчёт ключа, так только он.
Вчерашний день принёс одни разочарования. Бесполезные разговоры с китайцами, призрак жандармского ротмистра и неуверенный голос штабс-капитана Топольского. А уже под вечер – беседа в кукольном домике под сливами и уклончивые, ни к чему не обязывающие слова улыбчивого старика со сморщенным, как печёное яблоко, лицом.
– Надо бы Сёмку навестить. Записку мы ему послали, конечно, но надо и самим узнать, как он там. Может, до сих пор не пришёл в сознание.
– Контузия даёт порой самые замысловатые картины, – важно ответила Галина. – У нас в госпитале контуженные взрывной волной иногда сутками лежали без движения, а один даже память потерял – когда пришёл в себя, не знал, кто он такой и где находится. Имя, правда, не забыл.
– Амнезия, – кивнула Светка. – Знаем, приходилось читать. Надеюсь, с Сёмкой ничего подобного не случится, иначе нам совсем плохо придётся.
