Посетители «Звёздочки» во все глаза смотрят на нас. Учительница из Пушкинской школы что-то внушает своему спутнику, тот недовольно кривится. Полкан-артиллерист выбирается из-за стола – видимо, решил вмешаться в безобразную сцену. В дверях буфетной столпились официанты и повара – наслаждаются разгорающимся скандалом. Тощий, что подавал нам кофе, стоит с краю и нервно теребит перекинутую через руку салфетку.
Познанский, заметив всю эту движуху, неуверенно заозирался.
Сейчас!
Жандарм дико взвыл, едва облако едкой бурой пыли расплескалось по его багровой от гнева физиономии. Боковым зрением я не отпускал Унковского – он как раз собрался ответить на последнюю реплику ротмистра.
Простите, лейтенант, ничего личного. Вы мужик хороший – просто не повезло…
Медленно-медленно, будто в замедленной съёмке, остатки перца выхлестываются моряку в глаза. Бережёного Бог бережёт.
Пустую хрустальную бутылочку – с размаху в поднявшегося из-за стола полковника. Артиллерист отшатнулся и, запнувшись об ножку стула, повалился. Отлетевшее пенсне весело блеснуло на солнце.
Официанты брызнули в разные стороны. Реакция у этой братии отменная – мичмана и армейские поручики приучили, устраивая «провороты» с битьём зеркал и рукоприкладством.
Рыбкой ныряю через стол, на Познанского. Обхватываю невысокого ротмистра за пояс, будто американский футболист, – и мы кубарем летим на пол, круша ресторанные столики.
Вот она, рукоять револьвера. Рубчатая, холодная… только бы не зацепился!
Всё-таки не зря меня натаскивали на лицейских занятиях рукопашкой. Три часав день – лучше бы мозгов добавили…
Перекатываюсь через голову и вскакиваю, едва не запутавшись в скатерти. Револьвер пляшет в руках. У окна – огромные, перепуганные глаза пушкинской училки. Поверженный ротмистр визжит за спиной. Да, горсть молотого перца в глаза – это очень больно. Хорошо, что Унковскому достались только остатки, да и то через стол.
Окно что, уже открыто? Повезло.
Приземление на брусчатку жёсткое, но вполне терпимое. Нырком – под брюхо вороной лошади, и в ближайший переулок.
– Держи-и-и! – несётся из окон. Спасибо, хоть не стреляют.
ПОКА не стреляют.
Осталось выяснить – на кой чёрт я всё это затеял?!
Ну ладно, проблемы будем решать по мере поступления. Верхняя в стопочке – оторваться от преследования, верно?
Так, раций у них нет, телефонная сеть в городе в зачаточном состоянии. С военными патрулями тоже не шибко здорово. Это когда ещё Познанский с лейтенантом промоют глаза, опомнятся от жгучей боли и прокашляют раздираемые огнём бронхи… Минут пятнадцать, самое меньшее, они ничего внятного рассказать не смогут. Мичман не в счёт: он глаз не сводил со своей училки и вряд ли заметил что-нибудь, пока не поднялась буча.
Полкан-артиллёр? Я вас умоляю… с таким-то пенсне?
Остаются официанты – но их надо ещё допросить, обобщить показания, понять, кого следует ловить… По всему выходит, четверть часа у меня есть.
Я остановился, переводя дух, зашарил по карманам. Револьвер зажат под мышкой; прохожий-китаец испуганно покосился на меня и шустро нырнул в проулок.
Может, пушечку не стоит таскать на виду, гражданин уголовничек?
Или – японский шпиён? Хрен редьки не слаще.
Уголовник, пожалуй, предпочтительнее: шпионов тут вешают без разговоров. А револьвер и правда лучше спрятать под гимнастёрку. Фу ты чёрт, здоровенный какой… Познанский, жлоб, не мог обзавестись браунингом! Я где-то читал, что русским офицерам дозволялось покупать нештатные пистолеты из утверждённого списка на свои кровные
[29].
Вот она, Светкина записка. Место жительства господина Ляо указано точно – сэтим проблем не будет. Главное – добыть ключ. «Выходную дверь» отыщем потом, куда она денется!
Я лишь недавно начал осваивать профессию Проводника, но основные навыки уяснить успел – можно не просто проходить через червоточину, а «формировать» её, вызывать по мере необходимости, пользуясь своего рода «ассоциативным рядом», связывающим точки отбытия и назначения. Это удаётся не всегда – если «вход» из нашего времени выбираешь сам, то дверку с заветной надписью «Exit» порой приходится поискать.
Но это всё потом. А пока – держись, китайская мафия, русский Рэмбо идёт!
Не потерять бы ещё штаны по дороге – а то вон как эта дура оттягивает тонкий гимназический поясок…
X
– Значит, японцы возьмут Люйшунь?
Светлана кивнула. Она смотрела в сторону, не решаясь поднять глаза на Галину. Каково ей сейчас – почти девять месяцев жить в осаждённой крепости, видеть каждый день смерть, страдания защитников, самой делать всё, что в силах человеческих, – и после этого узнать от какой-то незваной гостьи, что всё напрасно?
– Когда? – тихо спросил дядюшка Ляо. Он сгорбился, постарев разом лет на двадцать. Пальцы его, высохшие, узловатые, будто у мумии, слепо шарили по циновке. Правая рука задела чашку, стоящую на квадратном блюдце. Та опрокинулась, бледно-жёлтая жидкость залила циновку.
Из-за спины хозяина дома неслышно возникла пожилая китаянка. Она ловко вытерла пролитый чай и исчезла, прихватив опустевшую чашку.
– В январе. Даты не знаю, но если всё пойдёт так же, как у нас, – то в самом начале месяца.
– А что может измениться? – горько спросил старик. – Всё в этом мире предопределено, вы же сами это подтвердили…
Девочка замотала головой:
– Нет! То есть… наверное, да, но, может быть, что-то ещё переменится? Не всё, что случилось здесь, было и у нас – вот, денщик отца Галины здесь погиб, а я читала в её дневнике, что он остался жив и после сдачи крепости оказался в плену. Он ещё потом…
Светка осеклась: лицо подруги исказилось от боли, и Светлана поняла, что наделала. Теперь Галка будет думать, что Казимир мог остаться в живых, если бы не… что? Не вмешательство непрошеных гостей?
Да ведь так оно и есть…
Светка сильно, до крови прикусила губу – чтобы ненароком не ляпнуть ещё что-нибудь.
Поздно. Слово не воробей, и оно уже вылетело…
– Значит, три месяца… – вздохнул старик. – Что ж, неразумный переживает несчастье заранее, когда позволяет мысли о нём завладеть собой. А мудрый успокаивает разум мыслью о неизбежности – и убирает несчастье со своего пути.
– Но вы можете, скажем, уехать из города? – предположила Света. – С рыбаками, например?
