— Если бочка с капустой доверху полна, в нее больше не влезет. Капуста — это вам не пряжа и не вата. Ее не умнешь. А с тестом, проше пана, того хуже. Мне вспомнилась история про женщину, которая должна была что-то испечь для матери. Вот она замесила тесто, положила закваску и все, что полагается. А потом вдруг решила отнести тесто к матери на Прагу
[42] и там испечь. То ли у нее дымоход в печке засорился, то ли еще что-то там такое. Вот она кладет тесто в корзинку, накрывает чистой тряпкой, садится на конку. А было жарко, и тесто стало подыматься; оно росло и подымалось, и дышало, как живое. Она его обратно заталкивает, а оно никак… С одной стороны нажмет, оно с другой лезет. Тряпка слетает, и корзинка — бац! — лопнула. Так я думаю, не иначе как лопнула…
— Тесто такую силу имеет? — спросил человек в кресле.
— Еще бы! Началась суматоха… Кто попроворнее, с конки попрыгали…
— Видать, она слишком уж закваски переложила в тесто…
— Не так закваски, как жара была. Жаркий летний день, и…
Что они там мелют? И к тому же: корзинка никогда бы не разорвалась, подумал Яша. А вот мой ботинок, да, он сейчас лопнет. Нога нарывает. И почему он меня не замечает, мерзавец этакий! Может, я человек-невидимка? Спросить, что ли?
— Долго ждать еще?
— Пока не закончу, пане, — ответил парикмахер вежливо, но все же с насмешкой. — У меня только пара рук, и не могу же я стричь ногами. А если б и мог, на чем бы я стоял? Может, на голове? А вы что думаете, пане Мечислав?
— Вы абсолютно правы. Абсолютно, — сказал клиент, коротышка с большой головой, плоским затылком, белесый, с торчащими в разные стороны волосами, напоминающими поросячью щетину. Он обернулся, поглядел на Яшу осуждающе. Глаза водянисто-голубые, маленькие, глубоко посаженные, Ясно было, что между мастером и клиентом полное согласие.
Все же Яша дождался, пока парикмахер закончит, да еще нафабрит клиенту усы. Лишь только клиент ушел, парикмахера как подменили. Он стал вежлив, приветлив, даже, пожалуй, слишком — до фамильярности. Принялся болтать:
— Чудесный денек, правда? Лето, настоящее лето. Лето я люблю. Что хорошего в зиме? Только холод и болезни. Правда, иногда уж слишком жарко бывает, и потеешь, но это не страшно. Вчера вечером я был на реке, гулял вдоль Вислы и собственными глазами видел: человек утонул.
— Прямо в купальне?
— Хотел показать себя и поплыл от мужской купальни к женской. Что он там хотел — на голых женщин посмотреть или еще что. Да, женщины так купаются там. Какой в этом смысл? Стоит ли жизнь отдавать ради глупой шутки? Когда его вытащили, казалось, он просто уснул. Я не мог поверить, что он мертв. К чему такая жертва? Только чтобы произвести впечатление.
— Да, люди прямо сумасшедшие.
5
Надо все решить сегодня же, размышлял Яша, сидя в дрожках. Сегодня для меня такой уж день, «йом-га-дин». И он прикрыл веки, чтобы остаться наедине с собственными мыслями. Проезжали улицу за улицей, однако решение так и не приходило. Сидя так, с закрытыми глазами, вслушивался он опять и опять в городские звуки, вдыхал запахи. Покрикивал возница, щелкал кнут, бежали сзади и дразнились дети. Из подворотен, с маленьких базарчиков веял теплый ветерок, донося резкий запах конского навоза, прогорклый — жареного лука, а еще пахло гниющими отбросами, помоями, доносились запахи из резницкой. Рабочие разломали деревянный тротуар, заменяли булыжник на брусчатку, проводили газовое освещение, рыли канавы для телефонного кабеля, для канализационных труб. Все внутренности города разворотили. Время от времени, приоткрывая глаза, Яша представлял, что дрожки несутся прямо в песчаную бездну. Похоже, скоро рухнет земля, развалятся здания. Вся Варшава выглядит так, будто собирается разделить судьбу Содома и Гоморры. Как можно сейчас что-то решить? Дрожки покатили мимо синагоги на Навозной. Когда я был здесь? Сегодня? Может, вчера? — в замешательстве пытался понять Яша. Два дня слились в один. Это его благочестивое настроение, чтение молитвенника, в талесе и филактериях… странно все это, похоже на сон. Что за силы владеют мною? Куда влекут? Видно, нервы совершенно расстроены. Кучер осадил лошадей у дома, где жила Эмилия. Яша расплатился, дал целковый. Тот предложил сдачу, но Яша махнул рукой. Он же нищий, пускай получит лишний злотый, подумал он. Это ему, Яше, зачтется на небесах… любое доброе дело засчитывается…
Не спеша поднялся по лестнице. Нога теперь досаждала меньше. Позвонил, и Ядвига тотчас же отворила. Улыбнулась и доверительно сообщила: «Пани ждет вас… Еще со вчера…»
— Что новенького?
— Да ничего. Ах, да, есть кое-что. Пан Яша, может, помнит, я рассказывала про пана Заруцкого и его глупую прислугу, мою колежанку. Так вот, вчера там ограбление было.
У Яши во рту пересохло.
— Что украли? Все ценности унесли?
— Нет, вор испугался и убежал. Прыгнул с балкона. Его ночной сторож видел. И не спрашивайте, что тут было. Старик устроил скандал. Ужасную сцену! Хотел ее уволить. Полиция была. Она так плакала, так плакала, что сердце разрывалось… Вы подумайте! Ведь тридцать лет в одном доме! Тридцать лет!
Она рассказывала это с каким-то тайным удовольствием. Неприятности подруги доставляли ей странное удовлетворение. Глаза зло сверкали. Такого за ней Яша раньше не замечал.
— Не везет ворам в Варшаве.
— Да, не каждому везет. Пусть пан пройдет в гостиную. А я пойду доложу хозяйке.
Яше казалось, Ядвига даже помолодела. Она теперь не ходила, а будто летала. Войдя в гостиную, он присел на диван. Конечно, заметит, что у меня с ногой не все в порядке. Скажу, что упал. А может, лучше упомянуть об этом самому, прямо сразу. Так будет меньше подозрений. Яша думал, Эмилия прибежит сразу же, но она почему-то медлила дольше обычного. Это она решила отплатить мне за последнюю ночь, подумал он. Наконец послышались шаги. Отворилась дверь, вошла Эмилия. На ней было светлое платье. Видимо, новое. Он поднялся, но не подошел к ней сразу.
— Что за прелестное платье!
— Вам нравится?
— Изумительно! Повернитесь. Позвольте рассмотреть сзади.
Эмилия повернулась, и Яша воспользовался моментом, чтобы прихромать поближе.
— Великолепно! Потрясающе!
Она опять обернулась.
— А я-то боялась, вам не понравится. Что случилось вчера? Из-за вас я всю ночь не спала.
— Что же вы делали, раз не спали?
— Что можно делать ночь напролет? Читала, ходила взад-вперед. В самом деле, я беспокоилась за вас. Подумала было, вы уже… — она оборвала себя.
Как могла она читать, подумал Яша, если в спальне не было света? Хотел возразить. Но не стал, понимая, что после такого признания ему ничего не останется, как уйти прочь. Эмилия наблюдала за ним. Во взгляде было и любопытство, и обида, и преданность. По некоторым незначительным признакам Яша понял: она жалеет, что отказала ему прошлой ночью, и теперь готова исправить ошибку. Эмилия нахмурила брови, будто пытаясь проникнуть в его мысли. Он тоже незаметно разглядывал ее. Казалось, за эти дни Эмилия постарела на несколько лет. Так бывает с человеком после тяжелой болезни или глубоких переживаний.
