3
Святые книги предупреждали Яшу, чтобы он всегда был начеку. Сатана не унимается никогда. Соблазны следуют один за другим. Даже на смертном одре — и то приходит он, становится с левой стороны и пытается увести человека от Бога, совратить в язычество. Это правда, Яша знает. Как раз сейчас Эстер стала приставать к нему — чуть ли не каждый час приходит она, стучит в ставень, стеная и набрасываясь на него со своими заботами и ласками. По ночам будит его и пытается поцеловать. Какие только женские уловки она не применяет!.. Но все они смешны, все ведут ко греху. Мало этого, разные люди, и мужчины, и женщины, стали приходить к нему, будто он, Яша, чудотворец! Они искали его совета, умоляли о помощи. Яша просил оставить его в покое, ведь он же не рабби, не сын раввина, а простой еврей, да и грешник к тому же. Но все было напрасно. Женщины пробирались во двор, стучали в ставни, даже пытались выломать окошко. Они плакали, причитали, некоторые проклинали его, изрыгали ругательства. Эстер жаловалась, что они не дают ей работать. Яшу обуял страх. Уж чего-чего, а этого он не ожидал. Ему самому требовались совет и утешение. С другой стороны, какое он имеет право отказывать людям, причинять им огорчения? Разве это само по себе не есть проявление гордыни? Но ведь он же не рабби… Может ли он выслушивать их просьбы и мольбы, давать советы? И так плохо, и этак. После долгих размышлений и нескольких бессонных ночей Яша решил написать письмо люблинскому раввину. Он составил письмо на идиш и обещал, что подчинится решению, которое он вынесет, и выполнит все, что тот прикажет. Ответ не заставил себя ждать. Ответ, тоже на идиш, приказывал Яше принимать тех, кто приходит к нему, два часа в день, но не брать от них никакой платы. Рабби написал ему: «Тот, к кому евреи приходят, и есть рабби».
Теперь Яша принимал тех евреев, кто приходил к нему, ежедневно, с двух часов дня до четырех. Чтобы не было ссор и обид, Эстер писала номера на карточках и раздавала их, как это делается на приеме у известных докторов… Но это не помогало. Те, у кого случилось большое несчастье, или кто привел тяжелого больного, требовали, чтобы их приняли первыми. Другие пытались подкупить Эстер или задобрить подарками. В городе пошли разговоры о чудесах, совершенных Яшей-затворником. Стоит ему только захотеть, и больной выздоравливает. Рассказывали, как удалось вытащить рекрута прямо из воинского присутствия, как заговорил немой, прозрел слепой. К Яше теперь обращались не иначе, как рабби праведный, святой цадик… Как он ни противился, домик его забрасывали деньгами, монетками. Он велел раздавать это бедным. Молодые хасиды, боясь, что приверженцы их собственных рабби переметнутся к Яше, насмехались над ним, составляли списки его старых и новых грехов. Эти списки подбрасывали во двор к Эстер…
Искушениям не было конца. Яша удалился от мира, но сквозь крошечное оконце, оставленное для воздуха и света, проникали к нему зло, сплетни, клевета, ярость и злоба людская. Теперь понятно, почему в древности святые обрекали себя на скитания и никогда не спали дважды в одном доме, почему притворялись слепыми, глухими, немыми… Нельзя служить Богу, находясь среди людей, даже если ты отгородился от них каменной стенкой. Хорошо бы — мешок за плечи, палку в руки, и в путь — куда глаза глядят. Но для Эстер это будет нестерпимая, невыносимая обида. Кто может сказать, что тогда с ней станет? Она может даже заболеть с горя. Он замечал, что здоровье ее становится все хуже. Годы потихоньку подкрадываются к ней. Магда, мир праху ее, уже показала ему, что может случиться.
Нет, в этом мире не обрести покоя. Ни дня, ни мгновения без печали, без горестей. Но сильнее искушений внешнего мира те искушения, что рождаются в мозгу человека, в его сердце. Здесь, в заточении, не было ни часу, чтобы Яшу не одолевали страсти. Невозможно про них забыть, ведь они окружают его: пустые фантазии, дневные грезы, скверные, греховные желания. Из тьмы вдруг возникало лицо Эмилии и не желало исчезать. Она улыбалась, шептала что-то, подмигивала… Он изобрел новые трюки, придумывал новые фокусы, чтобы выступить перед публикой, все новые и новые хитрые штуки, которые приведут публику в изумление и восхищение. Снова он танцевал на проволоке, делал сальто, проносился над крышами большого города, убегая от ревущей толпы. Яша старательно гнал прочь эти мысли и фантазии, но они возвращались вновь и вновь — как мотыльки, летящие на огонь. Ему хотелось мяса, вина, водки. Снедала тоска по Варшаве — хотелось бы увидеть все это: дрожки, конку, кофейни, кондитерские… варшавскую толпу… Несмотря на все лишения: холод, ревматизм, постоянные боли в желудке, не убывало ни вожделение, ни желание и похоть. Не имея рядом женщины, он все равно думал о грехе, подобно Онану. Только два средства были у него для защиты: Тора и молитвы. Днем и ночью он учил, повторял, читал главы из Торы, распевал их, лежа на соломенном тюфяке: «Благословен муж, который не идет на совет нечестивых и не стоит в собрании развратителей, но в законе Господа воля Его и о законе Его размышляет он день и ночь!.. Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят о душе моей: „Нет спасения ему в Боге!“» Он повторял строки Торы так часто, что распухали губы. На ум приходило сравнение: мировое зло сравнивал с собакой, которая тявкает, не переставая, и хватает человека за штаны. И надо постоянно держать в руках палку, чтобы отогнать ее, а если укусит, наложить пластырь… Или как блохи, которые не дают спать, и так до последнего дыхания…
Конечно же, он умрет, успокоится в свое время. Собака египетская не всегда набрасывается с одинаковой злобой. Но кто-то должен стоять на страже, вновь и вновь пытаясь не допустить, чтобы в мир возвращалось Зло…
4
Евреи шли и шли к Яше со своими заботами, своими бедами. Обращались к нему, к Яше-кунцнмахеру, будто он и есть сам Господь Бог: у меня больна жена, сын должен идти в армию, у меня конкурент перебил цену… дочь сошла с ума… дочь погрязла в грехе… помещик не хочет сдавать в аренду… Пришел маленький, как ссохшийся, человечек с огромной гулей на лбу. Дочь начала икать, и вот уже несколько дней не может остановиться. По ночам, когда светит луна, она издает такие звуки, будто лает собака. Наверно, в нее вселился дибук, потому что она распевает псалмы голосом кантора, читает молитвы. А то вдруг начнет говорить то по-польски, то по-русски — языков этих она не знает, и тогда она хочет пойти к священнику и креститься. Яша молился за всех за них… Каждый раз напоминал, что он, Яша, не рабби, а самый обыкновенный еврей и грешник вдобавок. Но просители не уставали снова и снова молить его о помощи. Агуна, у которой муж исчез шесть лет назад и которая искала его по всей Польше, рыдала так громко, что Яше пришлось заткнуть уши. Она прямо-таки бросалась на домик с невероятной, с бешеной силой, пытаясь разрушить сооружение.
Меланхолический юноша признавался, что демоны одолевают его, завязывают узелки на филактериях, связывают волосы в бороде, проливают воду, приготовленную для утреннего омовения рук, пригоршнями сыплют в еду соль и перец, подкладывают туда червяков и козьи катышки. Каждый раз, только он соберется отправлять естественные надобности, дьявол в образе женщины мешает ему. У него с собой было письмо от рабби, подписанное и другими свидетелями, подтверждающими, что он говорит правду… Приходили к нему и «маскилим», просвещенные современные евреи, спорили, задавали разные хитроумные вопросы. Добирались сюда и молодые бездельники, чтобы посмеяться, посрамить его ученость малоизвестными цитатами из Талмуда или даже из халдейских книг. Несмотря на то, что он давал себе слово принимать людей не больше двух часов в день, приходилось стоять у окошка с утра до позднего вечера. Ноги так уставали, что он лежал потом в полуобморочном состоянии на соломенном тюфяке. Не в состоянии был даже сесть, чтобы прочитать вечернюю молитву.
