Так сложилась судьба: его жена только-только умерла (ее многие годы мучила астма), и, когда этот хороший, достойный человек предложил мне стать его женой, у меня не хватило духу отказать. Вы исчезли. Галина была в санатории. Я осталась одна на белом свете. Все рассказала ему, всю правду, не пропуская ничего. Он уже старый человек, получает пенсию. Но еще чрезвычайно деятельный. Пишет и читает весь день напролет. Необычайно добр ко мне и Галине. Вот и все, что я могу здесь рассказать. В Закопане Галина поправила здоровье, и, когда вернулась в Варшаву, ее было не узнать, так она выросла и похорошела. Ей уже почти восемнадцать, и я надеюсь, ей больше повезет, чем ее матери. Профессор Рыжевский добр и снисходителен к ней, как настоящий отец, прощает все ее капризы. Это новое поколение растет эгоистичным, ни в чем себе не отказывает. Они убеждены, что должны получить все, чего ни пожелают.
Впрочем, хватит о себе. Нелегко мне писать к Вам. Не могу представить Вас с длинной бородой и пейсами, как описывает журналист. Может, Вам теперь даже не подобает читать мое письмо. Если так, простите. Все эти годы я не переставала думать о Вас. Дня не проходило, чтобы я о Вас не думала. Не знаю, почему, по какой-то необъяснимой причине я плохо спала. Ведь человеческий мозг — такое капризное устройство. Мое воображение всегда рисовало Вас выступающим в Америке, в цирке или огромном театре, в окружении прекрасных женщин, в блеске и славе. Однако жизнь полна неожиданностей. Не смею судить, верно Вы поступаете или нет, только мне кажется, Вы наложили на себя слишком жестокое наказание. Несмотря на Вашу силу, Вашу ловкость, Вы тонкая, хрупкая натура, и Вы не должны подвергать такой опасности свое здоровье. Ведь на самом-то деле Вы не совершили преступления! По природе своей Вы добры, умны, интеллигентны, я всегда видела это. То короткое время, что я Вас знала, было счастливейшим временем моей жизни.
Это письмо вышло слишком длинным. Опять о Вас говорит вся Варшава, но на этот раз не просто с восхищением, но и с почтением. У нас дома есть телефон, и многие из наших друзей, кто знал о нашем знакомстве, сразу же позвонили мне. Профессор Рыжевский сам предложил, чтобы я написала Вам. Он передает Вам привет и пожелания всего наилучшего в жизни, хотя и не знает Вас. Галина счастлива была узнать, что Вы живы, и напишет Вам коротенькое письмо. Длинное она предоставляет мне.
Да хранит Вас Бог.
Навеки преданная Вам
Эмилия.
Братья Зингеры. Две писательские судьбы
В литературе на идиш есть два Зингера, два прекрасных, но совершенно разных писателя. Старший Израиль Иошуа Зингер (1893–1944) — один из немногих романистов, писавших на идиш. Исаак Башевис Зингер (1904–1991), младший брат, — лауреат Нобелевской премии по литературе за 1978 год — стал заметным явлением в литературе благодаря многочисленным удачным переводам на английский язык. Младший Зингер — автор нескольких романов самого различного жанра и непревзойдённый мастер короткого рассказа.
Оба талантливых брата сыграли свою роль в литературе, только на разных этапах её развития.
* * *
Зингеры — семья потомственных раввинов. В семье четверо детей: старший брат Израиль Иошуа, сестра Гинда Эстер, впоследствии писательница и переводчик, и двое младших — Исаак и Моше. Последний, став раввином в старом Дзикове, единственный из детей сохранил верность семейной традиции.
Бесконечные переезды: Билгорай, Леончин, Радзимин и наконец Варшава. Традиционная еврейская жизнь. Двор на Крохмальной — улице еврейской бедноты. Хедер. Иешива. Дома — бет-дин (раввинский суд). Старший брат оставляет иешиву, пытается стать художником. Пробует писать. Несколько его новелл из жизни хасидов печатаются в варшавском еженедельнике «Дос Идише Ворт». В 1918 году он переезжает в Киев, работает корректором и рассыльным, ведет редакторскую работу, много печатается (бытовые зарисовки, рассказы, очерки), ездит по Галиции. С 1921 года живет и работает в Варшаве.
А что же Исаак? После начала Первой мировой войны мать с двумя младшими детьми уезжает к себе на родину в Билгорай, небольшой городок в Привислинском крае. Там жизнь евреев течет, как и сто лет назад, словно время повернуло вспять. Дед Исаака, отец матери, не мог позволить новым веяниям нарушить устоявшуюся, размеренную — или же просто остановившуюся — жизнь… Здесь мальчик слушал бесконечные рассказы тетки Ентл.
Впечатления детства… Сколь важны они для писателя, художника или музыканта? Не слишком ли мы преувеличиваем их значение? Столько сказано-пересказано о чудесной няне Пушкина Арине Родионовне… А может, просто дело в самом Александре Сергеевиче? Наверно, у каждого в детстве была своя Арина Родионовна, но не каждому дано её услышать. Впечатлительная натура Исаака восприняла и услышала многое: прелестный сборник рассказов «Бет-дин моего отца» целиком основан на детских впечатлениях, а большинство рассказов — это билгорайские истории тётки Ентл. Сборник новелл и воспоминаний Израиля Иошуа «Мир, которого уже нет» тоже основан на впечатлениях детства. Но сколь разнятся они друг от друга: разные поколения, разное восприятие мира…
* * *
Что же такое еврейская литература начала нашего столетия? Классики литературы на идиш: Мендель Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Ицхак-Лейбуш Перец — тяготели к жанру короткого рассказа. Они и задавали тон всей еврейской литературе. Видимо, для описания простых горестей и радостей повседневной жизни местечка («штетла») эта форма подходила наилучшим образом. Кроме того, писатель выступал и в роли этакого резонера, наставника и советчика в вопросах этики, представляя изображаемые им характеры и в роли подсказчика, и проводника читателя.
В Европе же в первые десятилетия нашего века набирает силу «полифоническая форма» — роман. Это, конечно, напрямую связано со все более бурным техническим прогрессом: жизнь идет все быстрее, и у людей возникает чувство собственной ничтожности на фоне «великой истории», человек ощущает себя песчинкой, влекомой мощным потоком. На первое место выходит жанр семейного романа-хроники — неспешное повествование о жизни семьи на протяжении нескольких поколений.
Урбанизация восточноевропейского еврейства и его резкое имущественное расслоение приводят к тому, что евреи включаются в темп современной жизни, и как следствие происходит европеизация еврейской культуры. Еврейская литература начинает отходить от традиций. Возникает тревожное чувство: не отстать! Догнать уходящий поезд! На первый план выходят такие писатели, как Израиль Иошуа Зингер. Его первое большое произведение — повесть «Иосе Кальб» о жизни галицийских хасидов, затем большой роман-хроника «Братья Ашкенази». Способный журналист и издатель становится известным писателем. Он — рационалист и скептик. Он старается отстраниться, оттолкнуться от еврейской культуры. Что это? Простое следование веяниям европейской культуры? Или же свой, параллельный путь, на который выводит жизнь? Трудно сказать. Но так или иначе — это один из наиболее читаемых писателей своего времени.
Читая «Братьев Ашкенази», я не могла отделаться от впечатления, что он чем-то напоминает роман Владислава Реймонга «Мужики» (Chlopy), хотя один — о жизни евреев промышленной Лодзи, другой — бытописует жизнь польского крестьянства. Через некоторое время, «к вящему своему удивлению», как говорили в старину, увидела то же сравнение в большом и подробном очерке — предисловии Ирвинга Хоува к сравнительно недавно появившемуся американскому изданию романа. В свое время (роман был опубликован в 1936 году) книга пользовалась огромным успехом.
