Грейс даже не успела подумать, что значит для нее иметь пятьсот фунтов. Для нее и десять были достаточной суммой. Она не могла и представить, что можно получить пятьсот.
И сейчас думала только о матери и бабушке.
– Маргарет, Абигейл, – повторила она и улыбнулась.
Наконец!
Ее семья. Собственная семья.
– Ох, леди Элис, она моя бабушка, родственница, еще одна, помимо Меган, и она могла… – девушка осеклась. Леди Элис вряд ли поймет, что это такое – расти нелюбимой, без родных. – Если она все еще жива, даже очень стара, может, захочет видеть или узнать про меня.
– Я абсолютно уверена, что она хотела бы узнать вас, Грейс, но, к сожалению, эти прелестные часы доказывают, что она умерла. Мне очень жаль, но Меган каким-то образом завладела часами, которых, по вашим словам, вы никогда не видели. Значит, они все это время пролежали в шкатулке. Она не могла носить часы из страха, что их узнают. Поверенные не раздают наследство абы кому, но вручают человеку, указанному в завещании, в данном случае вашей матери Маргарет Патерсон. Если она была мертва, когда скончалась миссис Абигейл Харди, тогда…
– Шкатулку отдали Меган.
– Она была вашей сводной сестрой, так?
– Да.
– Но она не наследница Маргарет Харди Патерсон. Наследница вы. Теперь, когда я оставила вам пищу для размышлений на следующие несколько недель, нужно возвращаться в Эдинбург в надежде, что к завтрашнему вечеру я сяду на поезд до Лондона. К сожалению, коровы не умеют доиться сами.
– Что мне теперь делать, леди Элис?
– Читать письма, рассматривать фотографии, быть счастливой. Надеюсь, вы найдете новых родственников и порадуетесь часам бабушки Абигейл. Я позвоню, если узнаю больше. Идем, вас ждет обед.
Кухня была пустой, если не считать миссис Флеминг, которая ощипывала курицу, довольно старую, если сравнивать с теми, которые клевали травку вокруг дома.
– Есть колбаски, картофельное пюре, горошек, морковь и ранняя репка. Все стоит на плите, чтобы не остыло. Даст бог, не слишком пересохло. Прости, что прочитала письмо от Джека, но это моя работа. И ты сама виновата, потому что спрашивала о картах.
Слова разбили теплый спокойный воздух, как удар грома.
– Почтальон в Дартфорде говорил, что вскрывать чужие письма незаконно. У вас нет прав читать чью-то почту, а вот я имею полное право листать атлас. В библиотеке их несколько.
– Но мы состоим в Службе наблюдателей. Это наша обязанность. У нас даже есть подписанные начальством бумаги. Чего еще от нас хотят? Словно фермы им недостаточно! Мистер Флеминг тоже прочитал письмо и встревожился насчет иностранного языка и всего такого, так что я отдала бумагу ее светлости. Она велела не беспокоиться и добавила, что докладывать не о чем.
– Почему же вы доложили о нем и почему вообще посмели прочитать? – окончательно взбесилась Грейс.
– Повторяю, это наш долг. Нам не понравилось, что тебя отослали сюда. Что ты такого сделала, что тебя прогнали из поместья? Никому не по душе интерес к картам и иностранным языкам. Бывали шпионы, так хорошо говорившие на нашем языке, что мы даже не подозревали, что они шпионы.
Грейс разрывалась между яростью и волнением, надеждой и отчаянием. И понимала, что просто не может сидеть в одной комнате с этой женщиной и спокойно есть, словно ничего не случилось.
– Я иду собирать смородину. Но сначала отнесу наверх эту шкатулку и предпочла бы, чтобы вы в нее не заглядывали. Леди Элис уже все осмотрела, так что ваше вмешательство необязательно.
Она хотела пробежать мимо миссис Флеминг. Но та ее остановила:
– Грейс, никто не собирается ничего говорить о личном. Мы прочитали письмо, потому что тревожились.
Девушка поспешила наверх и положила драгоценную шкатулку в ящик тумбочки. Ей придется рассказать остальным о содержимом, и они наверняка обрадуются. Часы изумительны, пятьсот фунтов – целое состояние, но узнать наконец, что мать звали Маргарет – такое прелестное имя, – а отца – Джон, настоящее мужское, – это лучше всего! А миссис Петри? Рассказала ли она близнецам и Бруэрам? Грейс решила, что нужно сообщить им волнующие новости. У нее родители – Маргарет и Джон, и бабушка Абигейл – еще одно чудесное имя, и дедушка Александр – уж точно так могут звать только героев.
Она снова сбежала вниз и вышла в сад, не останавливаясь и не оглядываясь. Захватила корзины и побежала к смородиновым кустам.
– Не бегай на солнце, Грейс! Напечет голову!
Голос Джейн… или Шилы? – донесся до нее со стороны клубничного поля.
Она замедлила шаг, как пристало молодой леди, владелице часов из чистого золота.
Ягоды красной смородины висели на тонких стебельках, как роскошные серьги или драгоценные камни. Грейс съела парочку, но их вкус настолько не соответствовал их красоте, что она рассмеялась. Грусть и разочарование сменились чистейшей радостью.
– Мою мать звали Маргарет Харди, – повела она светскую беседу в пустоту. – Дедушка Харди называл ее Мэгги. Но моя бабушка Абигейл, приходская старая дева, старалась этого не допустить. И я тоже.
Но глупое развлечение быстро ей наскучило, и девушка снова погрустнела.
«Когда умерла моя мать? Где? Любила ли она меня? А мой отец Джон?»
О, как ей хотелось поскорее освободиться и вернуться к шкатулке! К письмам и снимкам!
Наполнив корзину красной смородиной, Грейс подхватила ее и пустую корзинку и перешла к соседним кустам. И тут же пожалела о своем широком жесте: зря она отказалась от обеда! Если не считать нескольких ягод красной смородины, в половине пятого утра она съела миску овсянки, и больше ничего, так что пустой желудок стонал и жаловался.
И тут послышался шорох. Кто-то был в кустах смородины, возможно, собака или кошка, в поисках чего-то съедобного?
Грейс прошла вперед и очень удивилась, когда перед ней возникла миссис Флеминг.
– Поделом тебе, если я позволю кому-нибудь, рассердившись на свое лицо, отрезать себе нос! Садись на теплую землю и съешь немного сыра. Я принесла и бутылку чая. Только не говори другим, потому что мне не полагается бегать за такими, как вы.
Она не дала Грейс времени поблагодарить ее, сунула ей в руки маленькую корзинку с коробкой внутри, забрала смородину и пошла назад, продираясь сквозь кусты.
– Рассердившись на свое лицо, – рассмеялась Грейс. – Полагаю, это означает, что я права.
Грейс была голодна и открыла вторую металлическую коробку за день. Ломтики сыра, редиска, маринованный лук и большая, намазанная маслом, овсяная лепешка. Настоящий пир!
В ее брюках можно было сидеть где угодно, поэтому Грейс устроилась на земле, прислонилась к подпорке, на которую наматывалась проволока, поддерживающая кусты, и съела только что вытащенную из земли редиску, ломтик сыра и кусочек лепешки. Выпила чая, оказавшегося освежающим, и продолжала есть, пока на дне жестянки не остались только крошки. Грейс лизнула указательный палец и собрала их все до последней. Допила чай и немного посидела, наслаждаясь теплом и ощущением сытости.
