Грейс в который раз была ошеломлена добротой этих людей. Она поблагодарила. Но напомнила, что у нее есть прекрасная темно-зеленая юбка, которую можно носить с кардиганом. И на этом вопрос был закрыт.
Вечером Грейс, Салли и Роуз пошли в кино. Совсем как в старые времена. Когда картина «Сорок девятая параллель»
[14] закончилась, они зашли в будку механика и помогли отцу Салли все убрать и закрыть.
– Остановись, непокорное сердце…
Салли притворилась, будто падает в обморок.
– Отец, если я не могу выйти за Лесли Говарда, значит, никогда не пойду к алтарю!
– А что случилось с Джимми Стюартом? – съязвила Роуз.
Салли окинула подругу делано яростным взглядом.
– Почему жизнь так сложна?!
– Как насчет мужчины, у которого не только смазливое лицо? – присоединилась Грейс к шутливой перепалке.
– Не только?! – потрясенно воскликнули Салли и Роуз.
– Никак вам опять по четырнадцать, леди? – хмыкнул мистер Бруэр. – Лучше пойдем, проводим Роуз домой.
Девушка пыталась спорить, но он был неумолим.
– Не знаю, кого можно встретить при этом затемнении. И потом, а вдруг ты споткнешься и упадешь?
На это вразумительного ответа не нашлось.
Вернувшись к Бруэрам, Грейс вынула конверт, в который положила письма, вышла на кухню, где мама Салли варила какао, и спросила, нельзя ли посидеть здесь и почитать письма.
– Конечно, дорогая. Только не засиживайся допоздна.
Миссис Бруэр разлила какао и погнала Салли спать.
– Не бойся разбудить нашу дочь, когда будешь ложиться. Она спит даже во время бомбежек.
Оставшись одна, Грейс открыла конверт, вынула другое письмо и стала читать. Почерк был очень странным в сравнении с современными письмами, и целые слова выцвели и исчезли с течением времени. Сначала ей было не по себе. Мучили угрызения совести из-за того, что она так бесцеремонно влезает в чужую жизнь. Но что ни говори, а автор письма, тетя Фран, как и получатель – Меган, были мертвы.
Она молча извинилась перед ними за то, что прочитала письмо, написанное в 1916 году.
Дорогая Мегс!
Спасибо за… открытку – поздравление с днем рождения. Милая маленькая девочка! Жаль, что твой па тебя не видит. Бог знает где он, может, даже в армии. Дядя Фред утверждает, что в солдаты сейчас берут всех, даже таких ни на что не годных ничтожеств, как твой па. Даже заключенных. А это мысль. Если твоего папашу закрыли, это означает, что он мог оказаться в армии. Это приводит к тому, что твоя ма должна получать несколько шиллингов в неделю от правительства.
Понятия не имею, как она это узнает, но скажи ей, что приеду воскресным автобусом, чтобы повидаться с ней. Вот славно будет!
Увидимся в обед.
Тетя Фран.
Значит, когда письмо писали, Меган была «милой маленькой девочкой».
Грейс вспомнила сестру. Ей тогда было лет одиннадцать, и она была несчастлива, не зная, вернется ли отец.
Грейс старалась отгадать стершиеся слова по общему содержанию, и, кажется, ей это удавалось.
Видимо, отец был не слишком хорошим человеком, подумала она, и вовсе не таким, за которого следовало бы выходить приличной девушке вроде Маргарет Харди. Словно на свете существовало два Джона Патерсона…
Она схватила письмо, жалея, что вообще его читала, и сунула в конверт. И решила, что больше не дотронется ни до одного. Но вместо того чтобы проскользнуть в спальню, которую делила с Салли, осталась за столом. Для того чтобы сэкономить электричество, она зажгла свечу и прочитала письмо, лежавшее в самой глубине конверта. Она была довольна, что прочитала письмо, немного прояснившее историю ее жизни. Но информации по-прежнему было недостаточно, оставались дыры, которые, как она чувствовала, никогда не будут полностью заполнены.
Письмо, написанное черными чернилами и прекрасным почерком, было датировано 19 августа 1927 года. Писала начальница приюта в городке вблизи Глазго. Становилось болезненно очевидным, что она и Меган переписывались раньше.
Дорогая мисс Патерсон!
Мы счастливы узнать, что вы с такой готовностью согласились дать дом своей осиротевшей сводной сестре. Жизнь с любящей родственницей для ребенка всегда лучше, чем даже самое хорошее государственное учреждение.
Я посылаю ценные часы, которые носила ваша покойная мачеха, когда попала в больницу. Грейс в настоящее время слишком молода, чтобы доверить ей дорогую вещь, но уверена, что вы будете бережно хранить часы до того момента, когда она станет достаточно взрослой, чтобы их носить. Деньги, оставленные ей бабушкой по матери, будут, разумеется, надежно инвестированы, и когда Грейс достигнет двадцатипятилетия, как указано в завещании миссис Абигейл Харди, – на счету накопится достаточная сумма, чтобы обеспечить ей будущее.
Нам повезло, что сестра Энтони из местного дома Назарет, убежища для одиноких матерей с детьми, первого сентября едет в Лондон. Ей дали разрешение сопровождать Грейс до Лондона, а оттуда – в Дартфорд. Там она отдаст малышку в ваши заботливые руки. Не могу передать, как желала бы, чтобы каждому осиротевшему ребенку так повезло.
Майри Макфейл,
начальница приюта.
Грейс захватила письма и свечу и потихоньку пошла в спальню. Быстро разделась, натянула ночную сорочку, легла на маленькую кровать, приготовленную для нее миссис Бруэр, и задула свечу. Салли что-то неразборчиво пробормотала, и девушка насторожилась, боясь, что потревожила подругу. Но Салли продолжала спать.
А Грейс лежала без сна, пытаясь осознать прочитанное. Мать положили в больницу, где, как ни печально, она умерла. Такой простой ответ на вопрос, откуда у Меган взялись золотые часы… И она, Грейс, когда-то ехала в поезде с монахиней. Сестрой Энтони. Значит, она все правильно помнила.
Грейс свернулась тугим маленьким клубочком и прижала колени к груди. Она больше не вынесет. Не вынесет этих мыслей. Мама умерла в больнице Глазго, и, похоже, Грейс в этот момент была с ней. Но что она там делала? Нужно узнать все, что можно, о, как противно читать остальные письма! Лучше бы она их сожгла!
Наконец она заснула, думая о вопросах, на которые хотела бы получить ответы.
Конечно, она не намеревалась жечь письма.
Она взяла снимок матери и бабушки и сунула в портмоне, после чего почувствовала себя свободной наслаждаться рождественскими праздниками с самыми старыми и дорогими друзьями.
