Доктора более чем человечны, если оперируют в условиях, которые я вообразить не мог, пока не попал сюда. Не пойму, как раненый человек способен остаться после этого в живых, но каждый здесь верен профессии и присяге.
Я пройду через войну и закончу учебу.
Слишком поздно для сирени, Грейс. Может быть, следующей весной.
Джек.
Он смог увидеть ее лицо и дать ей возможность узнать его душу, а ужасающие сцены, которые ему пришлось наблюдать, напугали ее. Работа в поместье была тяжелой, день тянулся долго, но леди Элис и миссис Лав сделали все, чтобы жизнь дома – а Уайтфилдз-Корт стал их домом – была безопасной и спокойной и все их нужды удовлетворялись.
Она вдруг услышала, как льется вода в огромную ванну на львиных лапах, и задалась вопросом, помнит ли Лиз, как мало воды им позволено использовать. А как моются мужчины на войне? Джек и остальные? А ведь чистота для медиков особенно важна!
Она подняла глаза от писем, решив не зацикливаться на их содержании. И в голове возникло содержание еще одного письма, в котором доказывалось ее незаконное происхождение. Если слово «ребенок» в письме к Герт относится к ней, значит, оно написано в 1921 году и Герт Патерсон, мать Меган и первая и единственная законная жена ее отца, была жива и здорова.
– Это не важно, не важно, – твердила себе Грейс. Покачала головой. Закрыла глаза, снова открыла и уставилась в пространство.
– Я могу жить с этим. Моя милая мама не знала, что мужчина, которого она любила, уже женат. Тут нет ничего позорного.
Она выпрямилась, встала и спустилась вниз.
– Грейс, мы только что убили за чашку чая чудесный пирог миссис Лав. Он с морковью, и Ева пела песню Картошки Пита.
– Какой все это бред! – фыркнула Конни, очевидно вернувшаяся домой последней. Теперь она сидела за столом. Перед ней стояла тарелка с недоеденным пирогом с начинкой.
Грейс подошла к окну и выглянула на длинные задние газоны, превращенные в огороды, на летние домики, закрытые с начала войны. Теннисные корты, подвергшиеся тому же жестокому обращению, что и газоны.
Поместье простиралось вокруг насколько хватало глаз. Великолепные сады были вырублены, вытесненные полями пшеницы, овса и ячменя.
Она вдруг улыбнулась.
Что сказала Катя, когда она вошла?
– Смотри, Ева, это Англия. Слава богу.
– Ты так права, Катя, это Англия, слава богу.
Глава 17
Поздняя весна 1942 г.
Поезд буквально полз по рельсам. Грейс, стараясь не дергаться попусту, пыталась читать книгу, но сегодня даже сэр Вальтер Скотт не смог завладеть ее вниманием.
– Двигайся, двигайся же, – молила она, когда поезд, выпустив пар и слегка вздрогнув, снова остановился. Как и большинство пассажиров, Грейс повернулась к окну. Ничего. Поле, за которым начиналось другое поле. Вид с другой стороны, хотя его загораживали столпившиеся в коридоре люди, кажется, был точно таким же. Огромный монстр-поезд, превратившийся из льва в ягненка, остановился посреди полей, и никто не знал почему.
Пассажиры, привыкшие к трудностям путешествия во время войны, ворча, уселись – те, кто имел места, – и приготовились ждать.
– Надеюсь, это не налет джерри, – вздохнула женщина на противоположном сиденье. – Но они же не будут бомбить нас при дневном свете, верно?
Грейс сомневалась, что когда-нибудь снова сядет в поезд, не вспомнив подробности того ужасного налета, когда молодые солдаты спасли ей жизнь, прикрыв своими телами. Что ей ответить? Что дневных налетов не бывает? Нет? Да? Может быть? Или «мы услышим самолет, не волнуйтесь»?
Грейс казалось, что стоит взглянуть на небо, и она сразу увидит вражеские самолеты.
– Возможно, уголь кончился, – произнесла она наконец.
Она искренне надеялась, что последнее вряд ли возможно, хотя угля, добываемого в Британии сотни лет, сейчас крайне недоставало. Или это потому, что почти все шахтеры сейчас на фронте?
Она улыбнулась:
– Возможно, что-то с путями.
Можно подумать, она знает, что говорит!
– Иногда на пути забредают коровы. Я в Земледельческой армии, и вы не представляете, какие истории рассказывают про животных. Даже свиньи останавливают движение.
Наконец поезд, пыхтя, подкатил к станции. Они прибыли в Лондон, и, если повезет, она вовремя сядет на поезд до Дартфорда.
Семнадцать минут. Еще есть время найти чашку чая в столовой. Миссис Бруэр, как всегда, приготовит ей вкусный чай, но, поскольку Грейс в последний раз съела миску овсянки в семь утра, сейчас была голодна и умирала от жажды.
В столовой теснились усталые путешественники, а в воздухе висел синий сигаретный дым. Для человека, проводившего дни в одиночестве или в компании одного-двух людей, шум стольких голосов, выкрикивавших заказы и приветствия, казался оглушительным. Грейс с трудом пробилась к прилавку, слыша разные акценты и даже языки, прежде чем смогла попросить:
– Кружку чая, пожалуйста. Без сахара.
Чай был крепким, горячим и сладким! Неужели осаждаемая людьми женщина не расслышала ее заказ или в чай на вокзалах всегда кладется сахар?
Не важно.
Грейс допила чай и сразу ожила. Она взглянула на часы. Завтра в это время она увидит Сэма Петри. Впервые за всю войну.
Она была потрясена и благодарна, что леди Элис передумала. Недавно она была в бешенстве из-за того, что Грейс попросила отпуск, но вскоре почему-то сказала, что та должна ехать и повидать брата своей подруги. В самом деле иногда ее светлость просто невозможно понять.
«Нужно отдать ей должное», – решила Грейс, она так добра к Кате и Еве и так впечатлилась голосом Евы.
– Какой талант пропадает, – заметила она, когда услышала пение польки. Очевидно, она так же хорошо относилась к Джеку.
У Грейс появилась небольшая мечта, связанная с Евой. Где-то лежало пятьсот фунтов, и с каждым годом сумма росла. Грейс в жизни не мечтала о том, чтобы иметь столько денег, но Ева… Как ей могут пригодиться пятьсот фунтов? Если девушка наберется храбрости, поговорит об этом с леди Элис и, возможно, даже с грозным поверенным…
Но сейчас благодаря ее светлости Грейс приехала в Дартфорд и скоро увидит Сэма, а о польке она подумает потом.
Он сидел у окна, читая газету, но тут же вскочил, когда мать окликнула:
– Сэм, любимый, взгляни, кто приехал! Грейс! Помнишь ее, лучшую подругу Дейзи?
Грейс, задыхаясь от едва сдерживаемого волнения, вошла в уютную гостиную, которая так редко использовалась кроме войны: Рождество и Новый год, дни рождения и визиты викария. Но похоже, теперь Сэм проводил здесь почти все время, пытаясь привыкнуть к обретенной свободе, или к отпуску, как он предпочитал это называть.
