На «Минске» работали все два подъёмника, вызволяя из огромного ангара на палубу «Яки».
Вот вроде только всех упрятали внутрь, оставив дежурную пару, ан нет – аврал! Всех назад. Готовить! И не просто к полётам, а к боевым, со всеми наворотами, заправками, зарядками, подвесками.
«Тридцать восьмым» раскладывали куцые крылышки, на тележках к самолётам катили управляемые ракеты.
Командир корабля капитан 1-го ранга Саможенов, спокойный, коренастый, с седым ёжиком волос, гавкучий, точнее рыкающий мастистым львом… самоуверенный и самодостаточный.
Ещё при выходе «Минска» на эту операцию отказался от предлагаемого штабом ТОФ командира соединения, заявив: «Справимся!», тихо матернувшись уже в кругу своих:
– Этих командиров эскадр как собак нерезаных, а управиться с нашей «коробочкой» тямы ни у кого нету
[30].
Теперь, как говорится, был «два в одном», тем не менее частично переложив управление кораблём на старпома.
Планы боевого управления и применения авиации согласовывали коллективно: командир авиационной части, штурман и сам (куда ж без него).
В расчёт брали всё: дистанцию до «крейсера-близнеца», температуру воздуха и атмосферного давления, боевую нагрузку самолётов и специфику задачи.
Як-38 за глаза называли «самолётом обороны топмачты». Машина вертикального взлёта и посадки, на этих самых режимах зависания сжирает уйму топлива, что ограничивало её радиус действия. Взлёт с укороченным разбегом хоть и был не до конца выдрессирован, но позволял выполнить поставленную задачу. Тем более что ВКР
[31] исключал перегрев боекомплекта в газовой струе на взлёте. Боекомплектом были управляемые ракеты «воздух-воздух» Р-60, как раз таки с инфракрасной головкой самонаведения.
Задача на воздушный бой для штурмовика-«Яка» – не свойственна.
Начальник авиагруппы знал, что опытные лётчики втихую выполняли элементы сложного пилотажа, потом шёпотом делясь опытом. Описывали всё так, что отбивали всякую охоту повторить это на практике остальным.
В общем, потенциал самолёта-штурмовика не позволял бороться с истребителями, и командиры надеялись, что до этого не дойдёт – просто отгонят, не позволят супостату действовать в тепличных условиях. Приказ открывать огонь лётчики получили только в крайнем случае.
На корабле кроме штатных лётчиков находились ещё и московские испытатели. Так вот командир приказал их в полёты не пускать, считая, что свои более злые и отчаянные.
– Мало ли там какая хрень произойдёт. Испытатели – не вояки.
Впрочем, «москвичи» особо в «бой» и не рвались.
«Яки» решили выпускать звеньями по четыре, сменяя для эффекта постоянного присутствия в воздухе. Первую четвёрку оседлали самые опытные, боевую нагрузку уменьшили, ограничившись всего двумя «воздух-воздух».
Также готовили «камовых» для обеспечения противолодочной защиты подопечного.
«Пётр»
Противокорабельных ракет крейсер уже «напробовался», со всеми последующими и сопутствующими проблемами, такими как «тушение пожаров», «борьба за живучесть». Переварили как-то.
А вот торпеда это «задница»… это почти «полная задница». Удачный удар торпеды и линкор на дно загоняет, авральному экипажу которого только и остаётся носиться по кораблю с вопросом: «где надувные жилеты, где спасательные плотики?».
Чтобы утопить или нанести фатальный урон, торпеде оптимально попасть в район больших по объёму отсеков или погребов боезапаса, с вероятностью детонации. А если обездвижить – винтомоторная группа, рулевые механизмы.
Но при нынешних (и на середину восьмидесятых) средствах поражения место попадания торпеды принципиальной роли не играет.
На «Петре» уже была пробоина, затопления, контрзатопления. Что-то даже успели заделать, откачать и продуть креновые цистерны. Это было немаловажным плюсом – воздушная среда сжалилась, сжалась, амортизировав основной удар, но всё так гладко пройти, естественно, не могло!
После того как центральный пост дивизиона живучести предоставил данные по затопленным отсекам и хоть какие-то внятные соображения по локализации или хотя бы предотвращению дальнейшей фильтрации воды, а крейсер вроде перестал тонуть и заваливаться набок, штурман в испарине выдохнул:
– По-моему, нам крупно повезло! Выводы пока ещё делать рано, но по выбросу воды при взрыве можно утверждать, что торпеда всё же взорвалась не под днищем, а у правого борта, что дало выход направлению гидроудара.
Терентьев словно изваяние на скособоченной палубе – болезненно слушал, молчал, впитывал. Слегка ныл затылок – стукнулся.
Эффект землетрясения, водотрясения, палуботрясения был знатный: падали с ног, немало приложившись, как кому повезло. Потом мостик окатило водой, хлынувшей через разбитое остекление – ушла через шпигаты. Воняло сгоревшей взрывчаткой «американки».
Вставали, отряхиваясь, отплёвываясь, промокшие до нитки, переживали за электронику, ждали коротких замыканий и глюков, но головняка и без того хватало. Полопались плафоны, вырубились некоторые системы, подсистемы, пусть на время, но так это оно… неприятно и болезненно, если всё в куче.
Пока только предполагались локальные разрушения силового набора, пробоина (или пробоины), затопление пары отсеков и креновых цистерн правого борта, но чёрт там его знает, что ещё?
Выбило электроснабжение, моргнув на секунды всеми вольфрамовыми спиральками, p-n-переходами светодиодов и жидких кристаллов, перекинув нагрузку на аккумуляторные батареи. Но ненадолго. Всё быстро удалось включить в работу. Кроме носового машинного отделения (там вообще – атас! Только от гидроудара). Да и в кормовом пока выжидали, отведя пар, стравливая через клапана, проверяя паровые магистрали на предмет целостности.
Крейсер застопорил ход – при движении движение и плотность воды давит на переборки, срывая пластыри, увеличивая фильтрацию.
У борта уже ползали водолазы, оценивая степень внешних разрушений.
Дифферент был, но он за общим проседанием корабля не замечался. А вот крен давил ещё и психологически, доводя некоторых из экипажа, особенно тех, кто находился ниже третьей палубы, до клаустрофобного срыва. Особенно когда с нижних, затопленных ярусов полезли крысы. Но этот хвостатый показатель бегства с тонущего корабля как быстро начался, так и неожиданно рассосался. И даже самые передрейфившие поняли – ещё поживём!
И действительно! Немного удалось спрямиться, но о каких-то значимых контрзатоплениях речи и не было – воды приняли столько, что мама не горюй!
– Долго мы ещё будем так враскорячку стоять?
