С самолётом должны были прибыть офицеры-сопровождающие из особого отдела флота. Об этом обговорили ещё вчера по спецсвязи.
Судя по мельканию лиц в пилотской и особенно штурманской кабине, любопытных там хватало. Тем более есть на что посмотреть.
Терентьев непроизвольно скривился – побитый крейсер, что ни говори – вверенный ему корабль, как укор… что «пропустил удар», не сохранил.
«Дырки в борту – они вот! А всё там потопленное нами, его же не видно… Неприятное чувство битого мальчика».
Появился Скопин – выхлебанная за ночь в подмогу печени вода, наконец возвращалась благодарными о́рганами, запустив процесс круговорота воды в природе человека. Старпом каждые пять минут бегал в туалет
[45].
Стоял рядом с командиром, стараясь дышать в сторону. Терентьев делал вид, что не замечает полубодунячее состояние помощника. С пониманием!
Знал, что вчера после вахты, как начали, так затянули процесс допоздна – отмечали чудесное возвращение «вертушки» Харебова.
Терентьев и сам заглянул «на вечеринку». Потому что одно дело сухой рапорт и другое – «вспрыснутый» подробный рассказ. Интересно же! Тем более летёха-оператор успел растрепать, и слухи про амурные подвиги расползлись по всему кораблю.
Прознал, где собрались, и неожиданно нагрянул с деланой командирской суровостью.
В каюте компашка немногочисленная, но проверенная: виновники торжества – экипаж «камова», старпом и кап-три Виктор Алексеевич главный штурман.
– Ну, и чего вы прижухли, что я, не понимаю?.. Вот значит как? Собрались тут втихаря от командира, не зовут, не приглашают, чуть ли к не чёрту посылают…
Оглядел, что всё солидно – бутылочка из аргентинских презентов, не «шило», а значит, до дурного не дойдёт. И даже сам принёс, выставив из своих запасов.
Харебов, глядя на такое роскошество, извлёк кожаный кофр, по виду явно не местного происхождения.
– О-о! – Летёха, казалось, узнал. – Это ж из арсенала кэпа с яхты!
Майор приоткрыл, доставая из чрева пузырь вискаря:
– Это ты лопух, не успел прихватить у американок выпивку, а я с запасом.
– Погодь, погодь! – возмутился Скопин. – Что значит «из арсеналов»?
– Да тут пистоль этого американского непримиримого кэпа… – Харебов отвалил крышку чемоданчика, выставляя напоказ здоровенный «ствол», уложенный в специальную выемку.
– Ух ты! Штукенция! – Штурман потянул жадные до стреляющего руки.
– Не заряжен?
– Кольт?!
– Стянул?
– Да впопыхах, – совершенно не рефлексируя, ответил майор, – тем более он сам мудак. Поделом!
– Вот человек, – восхищаясь, выдал Скопин, – до всего, что плохо лежит… дотянется! Я всегда говорил, что там, где есть место подвигу, непременно найдётся уголок для преступления. Так и чего мы… трудоголики, ещё и не тяпнули?! Наливай!
А дальше, как известно: попеременно – стопки, закусь, разговоры, расспросы, комментарии, с «а ты?», «а она?», «а дальше?», с непременным скопинским полустишьем: «Если баба не стонет, то она того не сто́ит!»
И ещё налили, и ещё… четвёртую или пятую, и вроде опять за баб-с!
Снова тост старпома, наоблизывавшегося на чужие успехи на любовном фронте:
– Пьянка и сама по себе неплохо, но без женщины – осадок неполноценного времяпровождения! Бли-и-ин! Ребята, завидую белой завистью! Ты мне скажи, Андрюха! Ты спустил своих борзы́х прямо в неё???
– Ну да… я…
– Что ж ты наделал?! – Театрально-горестно всплеснул руками Скопин, чуть не расплескав… И указал на грудь Харебову, где под расхристанной рубашкой синела наколка. – Прикинь, у неё теперь родится ребёнок с татушкой «Афганистан-87» и с «двадцать четвёркой – крокодилом» в полный профиль!
[46]
Заржали не сразу, не сразу воткнувшись в прикол. А штурман почти по-отечески покивал:
– А что, подкинул ты осетино-славянской кровушки на чужой континент.
И… и-ы-ышо по одной!!! Трёп, трёп и сквозь трёп – серьёзное командирское:
– Вы абсолютно правильно поступили! В плен вам, сам понимаешь, с багажом знаний…
– Как у нас вообще эрпэгэха оказалась на борту?
– Да это я подсуетился, – вальяжный Скопин, – на «фернет» у морпехов выменял. Чё пялитесь? Чё пялитесь? Чуйка у меня была… Что, не пригодилось??? То-то!!!
И час-то всего прошёл, а Терентьев засобирался, кивая на недопитое:
– Ну, вы – общество ОБСЗЗ!
[47] Без фанатизма мне! А то знаете… всякая борьба с зелёным змием закончилась неизбежной расплатой – бодуном.
– Обижаешь, команди-и-ир! Это Скопин уже сменился, а мы подвахтенные… – заговорил о себе на «вы» штурман, что сразу выдавало его эйфорическое состояние. – Нам заступать через четыре часа…
– Ну-ну, – Терентьев отнекался от «на посошок», силился изобразить строгость, но не мог. Уж больно душевно ребята сидели. Однако покидать эту шайку-лейку было необходимо – назавтра многое запланировано. И именно с утра.
* * *
– Что там ночью за бардак был?
– Дык… – Скопин, и без того припухший, припух ещё больше.
Командир махнул рукой, дескать, я не про пьянку:
– Вахта в радиорубке всю ночь «гоняла» по эскадре шлягеры из двухтысячных.
– И чё?
– Так не попсу, где всякие «чмоки-чмоки». И даже не шансон… У них в репертуаре всякие «Наутилусы» постперестроечные, «ДДТ», да «Крематории»… С флагмана уже беспокоили! На «Минске» связисты ушлые – оказывается, накатали передачи на магнитофон. Мало того что тамошние особисты попеняли на секретность… Короче, футурошок у них. Так ещё и замполит нашёл какую-то антисоветчину диссидентскую.
– А я что?
– Так говорят, вас с Харебовым вчера у связистов видели!!! Ди-джеи, мля…
– Не-е! Мы не-е… Мы за спиртом просто…
– Знаю! А то б я вам…
* * *
Наконец там, в штабах, на аэродромах и в небесах срослось. Эскорт, заправщики вылетели, пришло «радио» о времени подлёта, месте встречи. Пошла движуха – засуетились. С амфибии попросили подать катер.
На мостик вышел позёвывающий штурман, но уже гладко выбритый, при параде.
– О! А ты чего вырядился и вскочил ни свет ни заря? – удивился старпом.
