Глава 2
Я сижу и смотрю сквозь стену из тонированного
стекла. В ясный день отсюда виден памятник Вашингтону, находящийся в шести
милях, но не сегодня. Сегодня день сырой, холодный, ветреный и пасмурный –
весьма подходящий, чтобы умереть. Ветер сдувает с ветвей последние листья и
разбрасывает по автомобильной стоянке под окнами.
Почему меня беспокоит мысль о боли? Разве
будет не справедливо, если я немного пострадаю? Я причинил другим столько горя,
сколько не смогли бы причинить и десять человек.
Нажимаю кнопку – является Снид. Он кланяется и
вывозит меня из моих апартаментов в отделанное мрамором фойе, затем катит
инвалидную коляску по такому же великолепному коридору – в другую дверь. Расстояние
между мной и моей родней сокращается, но я не чувствую никакого волнения.
Я протомил психиатров в ожидании более двух
часов.
Мы проезжаем мимо моего кабинета, и я киваю
Николетт, последней моей секретарше – очаровательной девушке, от которой я в
полном восторге. Будь у меня побольше времени, она могла бы стать четвертой.
Но времени нет. Остались минуты.
Вся шайка в сборе – разбившиеся на стайки
адвокаты и несколько психиатров, приглашенных определить, в своем ли я уме. Они
собрались вокруг длинного стола в моем зале заседаний. Когда меня ввозят,
разговоры резко обрываются взоры устремляются на меня. Снид подвозит коляску к столу
и ставит рядом с моим адвокатом Стэффордом.
Повсюду установлены камеры, направленные в
разные стороны, операторы суетятся, наводя фокус. Шепот, движения, вздохи будут
тщательно фиксироваться ими – ведь на кон поставлено огромное состояние.
Последнее подписанное мной завещание почти
ничего не давало моим детям. Джош Стэффорд, как обычно, подготовил его, а я
скормил машинке сегодня утром.
Я сижу здесь, чтобы доказать всему миру, что
нахожусь в прекрасной интеллектуальной форме и в состоянии подписать новое
завещание. Как только оно будет заверено, никто не сможет оспорить мое решение.
Прямо напротив меня расположились три
психиатра – по одному от каждой семьи. На табличках, стоящих перед ними на
столе, кто-то написал фамилии – “д-р Зейдель”, “д-р Фло”, “д-р Тишен”. Я изучаю
их лица и глаза. Поскольку мне предстоит продемонстрировать свою вменяемость,
нужно установить зрительный контакт.
Они ожидали увидеть чокнутого, а я готов
съесть их на обед.
Парадом будет командовать Стэффорд. Когда все
рассаживаются по местам и операторы включают камеры, он произносит:
– Меня зовут Джош Стэффорд, я поверенный в
делах мистера Троя Филана, который сидит здесь, справа от меня.
Я поочередно смотрю в глаза каждому психиатру,
пока он не начинает моргать или не отводит взгляд. На всех троих – темные
костюмы. У Зейделя и Фло – жиденькие бороденки. Тишен – в галстуке-бабочке, на
вид ему не больше тридцати. Семьям было предоставлено право выбрать, кого они
пожелают.
Стэффорд продолжает:
– Цель нынешней встречи – предоставить
возможность консилиуму врачей-психиатров освидетельствовать мистера Филана и
решить, дееспособен ли он. Если консилиум признает его дееспособным, он
подпишет завещание, в котором будет указано, как распределится его состояние.
Стэффорд постукивает карандашом по лежащей
перед ним папке с дюйм толщиной, в которой якобы находится завещание. Я уверен,
что сейчас камеры показывают папку крупным планом и от одного ее вида у моих
детей и их матерей, рассредоточенных по разным помещениям, мороз пробегает по
коже.
Они не видели завещания и не имеют на это
права. Завещание – конфиденциальный документ, содержание которого оглашается
только после смерти завещателя. Наследники могут лишь гадать, что в нем. Я
сделал им кое-какие намеки, тщательно внедрил в их сознание ложную информацию.
Заставил поверить, что основная часть
наследства будет более или менее справедливо поделена между детьми, а бывшие
жены получат значительные суммы. Они это знают, чувствуют. Об этом они будут
отчаянно молиться недели, а может, и месяцы. Ведь для них это вопрос жизни и
смерти, потому что все они в долгах. Предполагается, что лежащее передо мной
завещание сделает их богатыми и положит конец распрям.
Стэффорд, готовивший документ, в разговоре с
их адвокатами с моего разрешения в общих чертах обрисовал его содержание:
каждый наследник получит от трехсот до пятисот миллионов долларов, еще по
пятьдесят миллионов достанется каждой из бывших жен. При разводе я прекрасно
обеспечил всех трех, но об этом, разумеется, уже забыли.
В общей сложности они получат около трех
миллиардов.
После уплаты налогов, на что уйдет еще
несколько миллиардов, остальное пойдет на благотворительность.
Так что вы понимаете, почему эти люди
слетелись сюда – сияющие, ухоженные, трезвые (большинство по крайней мере).
Они жаждут увидеть на экране монитора
волнующее представление, ожидая и надеясь, что старый хрен сможет справиться со
своей задачей. Уверен, мои дети и бывшие жены сказали нанятым ими психиатрам:
“Будьте снисходительны к старику.
Мы хотим, чтобы его признали здоровым”.
Если все довольны, зачем тревожиться из-за
психиатров?
А затем, что я собираюсь обмануть всех еще
один, последний раз и намерен сделать это наилучшим образом.
Приглашение психиатров, в сущности, моя идея,
но мои Дети и их адвокаты слишком туго соображают, чтобы понять это.
Начинает Зейдель:
– Мистер Филан, вы можете назвать день, время
и место, где вы находитесь?
Я чувствую себя первоклассником. Низко опускаю
голову и размышляю так долго, что они, устав ждать, откидываются на спинки
кресел и шепчут:
– Ну же, старый мерзавец. Конечно, ты знаешь,
какой сегодня день.
– Понедельник, – тихо отвечаю я. –
Понедельник, девятое декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года. Место –
мой офис.
– А время?
– Около половины третьего дня, – отвечаю я, –
у меня нет часов.
– А где находится ваш офис?
– Маклин, Виргиния.
Фло наклоняется к своему микрофону:
– Можете ли вы назвать имена и даты рождения
своих детей?
– Нет. Имена – да, но даты рождения – нет.
– Ладно, назовите имена.
