— Угодно Вашему Величеству еще что‑нибудь приказать мне? — спросил министр голосом, который слегка дрожал от волнения.
— Нет! — отвечал король. — Поспешите отправить депеши.
И легким, дружеским движением головы отпустил министра.
Граф Бисмарк вышел из кабинета быстрее, нежели утром шел во дворец, и отправился в свой дом на Вильгельмсштрассе. Проходя по Унтер‑ден‑Линден, он еще менее прежнего обращал внимание на недоброжелательные взгляды прохожих. Гордое удовлетворение выражалось на его лице, а вся фигура дышала силой и отвагой. Великая борьба, которую он считал необходимой, начиналась, и он питал в душе твердую уверенность в ее счастливом исходе. Бисмарк не чувствовал ни малейшего страха, ни колебания.
* * *
На нижнем этаже здания министерства иностранных дел, к которому спешил министр‑президент, за столом, покрытым бумагами, сидел советник посольства фон Кейдель. Он вел оживленную беседу с мужчиной, белокурые волосы и борода которого, обрамлявшие открытое и оживленное лицо, изобличали его северогерманское происхождение. В светло‑серых глазах северянина светилась смесь юмора, добродушия и лукавства. На вид ему было около тридцати семи лет. Одетый с изяществом, какое встречается только в больших городах, он развалился в кресле, стоявшем близ стола фон Кейделя, и с видом денди покачивал на коленях глянцевитую шляпу, которую придерживал одной рукой.
— Вы полагаете возможным, любезный Бекманн, — говорил фон Кейдель, — расположить в нашу пользу французскую прессу и отстранить таким образом, с помощью голоса общественного мнения, всякое вмешательство Франции в дела Австрии?
— Ничего не может быть легче, — заявил Альберт Бекманн, остроумный и ловкий редактор газеты «Le Temps», который за двадцать лет жизни в Париже успел приобрести полное знание всех требований и особенностей французской публицистики. Это, однако, не мешало ему сохранить в совершенной чистоте все отличительные свойства немецкого характера. — Ничего не может быть легче. Нефцер вполне разделяет ваше мнение и будет поддерживать ваши интересы по убеждению, — он, впрочем, иначе и не пишет. «Siecle», а с ним и все либеральные газеты будут указывать на союз Франции с Австрией как на величайшую глупость. Пруссия олицетворяет для них прогресс, а Австрия реакцию, и потому они с радостью приветствуют всякий успех со стороны нашей державы. Нет больших трудов расположить их в нашу пользу. Необходимо только направлять издания и как можно быстрее и точнее сообщать им дипломатические и военные известия. Это я беру на себя.
Он погладил рукой шляпу, пощипал себя за белокурую бородку и с видом человека, вполне убежденного в справедливости своих слов, небрежно откинулся на спинку кресла.
— Но что вы скажете о клерикальных листках, каковы «Le Monde», «L’Univers»? — спросил фон Кейдель.
— С ними труднее поладить, — отвечал Бекманн. — Эти господа сильно расположены к Австрии, и их нелегко от нее отвратить. В газете «Le Monde» немецкие корреспонденции пишет мой двоюродный брат, доктор Онно Клопп.
— Этот Онно Клопп ваш двоюродный брат? — удивился фон Кейдель.
— Он имеет это преимущество, — отвечал Бекманн, — и подписывается в «Monde» как Герман Шульце. Но должен вам сказать, что он пишет в высшей степени скучно. Кроме того, кузен плохо владеет французским языком, поэтому статьи его сначала переводятся, вследствие чего приходятся по вкусу публике еще менее. Достаточно, чтоб этот листок принял чью‑нибудь сторону, и вся французская публика немедленно настраивается против нее враждебно.
— Но разве эта газета не пользуется большим влиянием при дворе? — продолжал фон Кейдель.
— Ни малейшим, — возразил Бекманн. — Император прислушивается к голосу только независимых органов и никогда не читает ультрамантанских листков. Могу вас уверить, что одна статья в «Siecle» или в «Temps» имеет гораздо более влияния на его решения, нежели самая ожесточенная полемика в «Monde» или «Univers».
— Но не думаете ли вы, — продолжал допрашивать фон Кейдель, — что Австрия в свою очередь будет стараться привлечь на свою сторону общественное мнение во Франции? Она не станет пренебрегать никакими средствами. Князь Меттерних…
— Ah, bah!
[65] — воскликнул Бекманн. — Князь Меттерних слишком trop grand seigneur
[66], чтобы воздействовать на прессу. У него для этого кавалер Дебро де Сальданенга. Тот напишет ему несколько статей в своем «Memorial Diplomatique»
[67]. Статьи эти будут очень хороши, дипломатичны и важны, но никто их не станет читать. Будьте покойны, — продолжал он, — общественное мнение будет за вас. Даже сам Оливье — Эмиль Оливье, этот римский гражданин со стремлением к портфелю в сердце, — прибавил он со смехом, — вполне настроен на прусский лад и своими речами будет действовать не хуже любого из самых распространенных журналов.
— Вы полагаете, что Эмиль Оливье клюнет на портфель, как на приманку? — с удивлением спросил фон Кейдель.
— Он непременно будет министром, — уклончиво возразил Бекманн. — On fera cette betise
[68], но пока Оливье на стороне оппозиции и голос его имеет силу. Он крепко стоит за прусскую гегемонию в Германии — этого с нас достаточно. Затем остаются еще, — продолжал северянин, — «Revues Hebdomadaires», еженедельные обозрения, которые имеют почти столько же влияния, как и ежедневные журналы. Они читаются спокойно и спокойно перевариваются. Но и на этой почве вам нечего опасаться. Мне знакомы все редакторы, и я думаю, что легко могу их расположить в вашу пользу. Вы помните, как благосклонно всеми была принята моя брошюра «Le Traité de Gastein»
[69], которую я написал после того, как имел честь беседовать с министром‑президентом в Висбадене?
— Помню, — отвечал фон Кейдель. — Я был тогда очень удивлен поддержкой, какую мы встретили в то время во французской прессе, и мы до сих пор вам за то чрезвычайно благодарны.
— Pas de quoi, не за что! — отмахнулся Бекманн. — Я делал по убеждению все возможное, чтобы распространить во Франции идею о воссоздании Германии в духе графа Бисмарка. И впредь я намерен действовать точно так же, потому что считаю эту идею справедливой и благотворной. Кстати, — перебил он себя, — знаете, что Хансен здесь?
— Вот как? — воскликнул фон Кейдель.
— Я полагаю, он здесь пробудет некоторое время, чтобы вполне изучить положение вещей, — заметил Бекманн, многозначительно поглядывая в сторону. — Вы можете действовать через него: все, что вы ему сообщите, он передаст куда следует и проведет в прессу.
