Потрогала волосы Ифемелу:
— А чего не выпрямляете?
— Мне мои волосы нравятся такими, какими их Бог дал.
— Но как же вы их расчесываете? Трудно же, — сказала Аиша.
Ифемелу принесла с собой свою расческу. Осторожно расчесала волосы, густые, мягкие, туго курчавые, пока вокруг головы не образовался нимб.
— Если увлажнять хорошенько, расчесать нетрудно, — заговорила она тоном улещивающего проповедника, какой применяла всякий раз в беседах с другими черными женщинами о достоинствах естественных причесок. Аиша фыркнула: она явно не понимала, зачем нужно страдать, расчесывая естественные волосы, а не выпрямлять их. Она поделила шевелюру Ифемелу пробором, вытащила накладную прядь из кучки на столе и принялась умело плести.
— Слишком туго, — сказала Ифемелу. — Туго не надо. — Аиша продолжала крутить до конца, и Ифемелу подумала, что, может, та не поняла ее, коснулась болезненной косички и сказала: — Туго, туго.
Аиша отпихнула ее руку.
— Нет. Нет. Пусть. Хорошо.
— Туго! — настаивала Ифемелу. — Прошу вас, ослабьте.
Мариама наблюдала за ними. Полился поток французского. Аиша ослабила косичку.
— Простите, — сказала Мариама. — Она не очень понимает.
Но Ифемелу видела по лицу Аиши, что поняла она все очень хорошо. Аиша попросту настоящая базарная тетка, не восприимчивая к косметическим любезностям американского клиентского обслуживания. Ифемелу вообразила Аишу на базаре в Дакаре — так же и плетельщицы в Лагосе, что сморкались в пятерню и вытирали руки о халаты, грубо дергали клиентов за головы, чтоб повернуть их поудобнее, жаловались на густоту, жесткость или длину волос, орали проходившим мимо женщинам, попутно слишком громко разговаривая и плетя слишком туго.
— Знаете ее? — спросила Аиша, глянув в телевизор.
— Что?
Аиша повторила вопрос, показав на актрису на экране.
— Нет, — ответила Ифемелу.
— Но вы же нигерийка.
— Да, но я ее не знаю.
Аиша махнула рукой на стопку видеодисков на столе.
— Раньше — слишком много вуду. Очень плохо. Теперь фильм в Нигерии очень хороший. Большой хороший дом!
Ифемелу нолливудские
[6] фильмы ни в грош не ставила — сплошная чрезмерная наигранность, недостоверные сюжеты, — но кивнула, соглашаясь, потому что «Нигерия» и «хорошо» в одной фразе — роскошь, даже от посторонней сенегалки, и Ифемелу решила отнестись к этому как к благому предвестию ее возвращения домой.
Все, кому она говорила, что возвращается, вроде бы удивлялись, ждали объяснений, а когда она сообщала, что ей просто хочется, на лбах возникали складки растерянности.
— Ты закрываешь блог и продаешь квартиру, чтобы вернуться в Лагос и работать в журнале, где платят так себе, — сказала тетя Уджу и следом повторила все это еще раз, словно пытаясь показать глубину глупости Ифемелу. И лишь Раньинудо, ее старая подруга в Лагосе, придала ее возвращению нормальность.
— В Лагосе навалом возвращенцев из Штатов, так что давай-ка и ты с ними. Каждый день видишь их — они с собой бутылки воды таскают, будто помрут от жары, если поминутно пить не будут, — сказала Раньинудо. Они с Раньинудо держали связь все эти годы. Поначалу писали друг другу изредка, но потом открылись интернет-кафе, возникли мобильные телефоны, расцвел «Фейсбук», и общаться они стали чаще. Именно Раньинудо сказала ей несколько лет назад, что Обинзе женится. «Кстати-о,
[7] у него теперь серьезные деньги водятся. Ты глянь, что пропустила!» — сказала Раньинудо. Ифемелу прикинулась безразличной к этой новости. В конце концов, связь с Обинзе пресекла она сама, и столько уже времени прошло, и совсем недавно возникли отношения с Блейном, и она счастливо погрузилась в совместную жизнь. Но, повесив трубку, начала думать об Обинзе — постоянно. Представила его на свадьбе, и от этого осталось в ней чувство, похожее на грусть, смутную грусть. Но ей было за него радостно, говорила она себе, и, чтобы это доказать, она решила написать ему. Не уверенная, по-прежнему ли у него старый адрес, она отправила электронное сообщение, почти готовая к тому, что он не ответит, но ответ пришел. Больше она не писала, потому что осознала в себе к тому времени маленький, еще тлевший огонек. Лучше оставить все как есть. В прошлом декабре, когда Раньинудо сказала ей, что наткнулась на Обинзе в торговом центре «Палмз», при нем была малышка-дочка (и Ифемелу все никак не удавалось представить себе этот новый роскошный современный торговый центр в Лагосе — на ум шла только памятная ей тесная «Мега-Плаза»). «Он такой чистенький был, и дочурка такая милая», — сказала Раньинудо, и Ифемелу чувствовала, как ее ранят все эти перемены в его жизни.
— Фильм в Нигерии теперь очень хороший, — повторила Аиша.
— Да, — воодушевленно согласилась Ифемелу. Вот во что она превратилась — в искателя знаков. Нигерийские фильмы хороши, следовательно, возвращаться домой — хорошо.
— Вы из нигерийских йоруба, — сказала Аиша.
— Нет. Я игбо.
— Вы игбо? — На лице Аиши впервые появилась улыбка — улыбка, явившая в равной мере и мелкие зубы, и темные десны. — Я думаю, вы йоруба, потому что темная, а игбо светлые. У меня два мужчины-игбо. Очень хорошие. Мужчины-игбо заботятся о женщинах ой хорошо.
Аиша почти шептала, в голосе томный намек, а в зеркале пятна у нее на руках и шее сделались кошмарными болячками. Ифемелу вообразила, как некоторые лопаются и сочатся, а некоторые шелушатся. Отвела взгляд.
— Мужчины-игбо заботятся о женщинах ой хорошо, — повторила Аиша. — Я хочу жениться. Они меня любят, но говори, что семья надо с женщиной-игбо. Потому что игбо женись на игбо только.
Ифемелу подавилась смехом.
— Хотите за обоих замуж?
— Нет. — Аиша нетерпеливо отмахнулась. — Я хочу женись один. Но это правда? Игбо женись на игбо только?
— Игбо женятся на ком угодно. Муж моей двоюродной сестры — йоруба. Жена моего дяди — из Шотландии.
Аиша перестала заплетать и всмотрелась в отражение Ифемелу в зеркале, словно решая, верить ей или нет.
— Моя сестра говори, это правда. Игбо женись на игбо только, — сказала она.
— Откуда вашей сестре знать?
— Она в Африке знай много игбо. Она продай ткань.
— Где она?
— В Африке.
— Где? В Сенегале?
— Бенин.
— Почему вы говорите «Африка», а не называете страну, о которой речь? — спросила Ифемелу.
Аиша хихикнула.
— Вы не знаешь Америка. Вы скажи «Сенегал», и американские, они говорят: «Это где?» Моя друг из Буркина-Фасо, они ее спрашивай: ваша страна Латинская Америка? — Аиша продолжила крутить, на лице — лукавая улыбка, а затем спросила, будто Ифемелу совсем невдомек, как тут вообще все устроено: — Вы долго в Америке?
