Они снова вышли на луг. Солнце клонилось к горизонту, ветер стих. На душе у Уилла и Коры было легко: оба чувствовали, что им удалось без потерь миновать зыбкую почву. Кора, видимо чтобы как-то загладить вину, с восторгом говорила о Стелле, а Уилл в ответ попросил объяснить ему, каким образом окаменелости датируют по слоям пород, в которых их нашли. Каменная колокольня церкви Всех Святых блестела на солнце; растущие вдоль тропинки нарциссы учтиво склоняли перед ними головки.
— Признайтесь, Кора, неужели вы правда полагаете, что в таком унылом и мелком месте, как устье Блэкуотера, может обитать доисторическое животное? «Ихтиозавр» — так, кажется, вы его назвали?
— А почему бы нет? Я в это верю. Впрочем, я никогда не понимала разницу между мнениями и верой, вы мне при случае растолкуйте. К тому же идея не моя: Чарльз Лайель был твердо убежден, что ихтиозавры существуют, хотя, должна признать, никто не принимал его слова всерьез. Надо же, у меня осталось еще целых десять минут свободы, так что, если не возражаете, я прогуляюсь с вами к Краю Света, к морю. Уверена, нам нечего бояться, апрель для морских драконов слишком мягок.
Они подошли к морю. Был отлив, ил и галька блестели в лучах заката. Остов Левиафана кто-то увил желтыми ветвями ракитника, там и сям торчали мягкие пучки осоки, мерцавшие на ветру, вдалеке гулко ухала выпь. Свежий воздух пьянил, как сладкое вино.
Ни Кора, ни Уилл не знали, кто первый прикрыл глаза рукой от ослепительных бликов на воде и увидел то, что было вдали. Ни один не помнил, кто из них воскликнул или просто сказал другому: «Смотрите! Смотрите!» — но оба остановились как вкопанные на тропинке повыше солончаков и уставились на восток. Там, на горизонте, между серебряной лентой воды и небом, таяла прозрачная белесая дымка, и в этой дымке над морем парил корабль. Сильный ветер раздувал багровые паруса; можно было разглядеть палубу, оснастку и черный нос. Судно летело вперед, не касаясь воды, мерцало, уменьшалось и снова обретало обычные размеры. На мгновение под баркасом на воде, точно в огромном зеркале, показалось его перевернутое отражение. Веяло прохладой, все так же гулко ухала выпь, и Кора с Уиллом слышали, что каждый из них часто дышит: оба испытывали если не страх, то нечто очень похожее. Но вот зеркало исчезло и баркас поплыл один; под черным его носом над блестящей поверхностью воды мелькнула чайка. Потом кто-то из матросов-призраков натянул канат или бросил якорь, и судно остановилось, словно по волшебству, зависло в тишине на фоне неба. Уильям Рэнсом и Кора Сиборн, позабыв условности, приличия и даже слова, стояли, взявшись за руки, как дети земли, и зачарованно вглядывались вдаль.
Читальный зал
Британского музея
29 апреля
Уважаемая миссис Сиборн,
Как видите, пишу Вам из читального зала Британского музея. Благодаря воротничку меня пустили без возражений, хотя, признаться, библиотекарь оглядел меня с головы до ног, поскольку под ногтями у меня была грязь: я сажал бобы. Пришел я сюда за материалами для проповеди о пришествии Христа, о чем сказано в двадцать втором псалме, а вместо этого решил разобраться, что же мы все-таки с Вами вчера видели.
Как Вы помните, мы (едва обрели дар речи) единодушно сошлись на том, что явившееся нам видение — никакой не «Летучий голландец» и вообще не призрак. Вы предположили, что это мираж сродни тем, что бывают в пустыне и обманывают умирающих путников обещанием утолить жажду. Что ж, Вы были недалеки от истины. Готовы выслушать урок?
Я убежден, что мы с Вами видели фата-моргану — иллюзию, названную в честь феи Морганы, которая околдовывала и губила моряков, рисуя в воздухе над морем ледяные замки. Вы не поверите, сколько здесь книг об этом! Я переписал для Вас фрагмент из дневников Дороти Вульфенден (прошу прощения за почерк!).
1 апреля 1864 г., Калабрия: Проснувшись рано, я стояла у окна и видела необычное явление; если бы мне рассказал о нем кто-то другой, никогда бы в это не поверила. Погода стояла ясная, и я увидела на горизонте над Мессинским проливом дымку, в которой мерцал город. Перед глазами моими выстроился огромный собор с башнями и арками, выросла роща кипарисов, которые дружно склонились, словно от сильного ветра, и на мгновение показалась высокая блестящая башня со множеством длинных бойниц. Потом видение как будто скрыла пелена, и оно испарилось, город исчез. Я в изумлении побежала рассказать обо всем моим спутникам: они спали и ничего не видели. Полагаю, это была печально известная фата-моргана, что обрекает людей на верную гибель.
Но фее мало кораблей и городов: после битвы при Ватерлоо жители Вервье видели в небе целые армии. Древние скандинавы называли такие миражи «хиллингар», им мерещились скалы на равнинах.
В общем, видению нашлось вполне прозаическое объяснение, хотя, признаться, ничуть не менее дивное, чем если бы сама фея Моргана последовала за нами на солончаки. Насколько я понял, иллюзия возникает из-за того, что слои теплого и холодного воздуха образуют нечто вроде преломляющей линзы. Видимый наблюдателю свет искривляется таким образом, что в поле зрения объекты, находящиеся поблизости от линии горизонта, отражаются намного выше своего истинного местоположения (воображаю, как Вы сейчас записываете в блокнот. Угадал? Надеюсь, что так!). Слои теплого и холодного воздуха смещаются, а с ними и линзы. Вы же видели, как и я, что корабль словно плыл над собственным отражением? Объекты не только смещаются: изображение повторяется с искажениями, так что любой пустяк множится до бесконечности, — вот вам и кирпичи, из которых выстраиваются целые города!
Так что пока мы с Вами в изумлении смотрели на баркас, где-то там, за горизонтом, Бэнкс шел с грузом пшеницы в Клэктон.
Я знаю за собой склонность проповедовать и все ж не могу удержаться. Чувства нас обманули: мы с минуту стояли в ошеломлении, словно наши тела сговорились против разума. Я всю ночь не мог уснуть, и не потому что меня преследовал призрак корабля, но потому что понял: глазам верить нельзя — или, по крайней мере, нельзя верить тому, как мозг толкует то, что видят глаза. Утром по дороге на станцию я заметил на земле умирающую птицу; она так отчаянно билась на тропинке, что меня затошнило. Потом я понял, что это всего лишь кучка мокрых листьев, которые треплет ветер, но тошнота прошла не сразу. И вот о чем я подумал: если тело мое откликнулось так же, как если бы я увидел птицу, можно ли считать это обманом чувств, даже если оказалось, что на дороге лежала листва?
Мысли мои крутились вокруг миража и в конце концов, как обычно, вернулись к змею. Я вдруг понял, что, быть может, он являлся нам в разных обличьях, а правда не одна, правд много, и невозможно их ни подтвердить, ни опровергнуть. Как бы мне хотелось, чтобы в одно прекрасное утро Вы нашли на пляже его тушу, сфотографировали, снабдили снимки примечаниями и передали в музей! Тогда бы мы могли хоть в чем-то быть уверенными.
И все же мне приятно вспоминать, как мы с Вами стояли на берегу. Ловлю себя на нехристианском чувстве: как хорошо, что обманулся не я один, а мы оба.
