– Ах ты! – сказал себе Рауль, чувствуя, как кровь вскипает у него в жилах. – Я не намерен терпеть, как у меня на глазах собираются расправиться с несчастной старухой, я не могу бросить ее в беде…
Скинув плащ и удостоверившись, что шпага у него под рукой, он велел Эглантине запереть за ним дверь и живо выскочил из дому.
Серые воззрились на него с недоумением и любопытством и на мгновение отвлеклись от своего постыдного занятия.
В одной из предыдущих глав мы уже описывали костюм Рауля: он являл собой, скажем так, нечто среднее между офицерским мундиром и камзолом дворянина. Серые решили, что обладатель такого костюма мог быть офицером из главного штаба графа де Гебриана, и приветствовали его по-военному.
Молодому человеку не очень-то хотелось связываться с этими подонками: их было больше, и преимущество явно было на их стороне. Он решил воспользоваться тем, что его так запросто, по ошибке, приняли за другого, подошел к серым, не вынимая шпаги из ножен, и сказал:
– Какого черта вы тут делаете, братцы?
– Сами видите, господин офицер, – отвечал один головорез, – решили вот малость позабавиться.
– Позабавиться над престарелой женщиной?
– Это не женщина, господин офицер.
– А кто же?
– Ведьма.
– Кто вам такое сказал?
– В Сен-Клоде каждая собака это знает. Местные зовут ее не иначе как Маги-ведьма
[39].
– И кто же приговорил эту ведьму?
– Мы сами. Мы вынесли приговор и сейчас приводим его в исполнение.
– Вы, часом, не судьи, не инквизиторы?
– Господин офицер, мы серые и состоим под началом капитана Лепинассу, а серые Лепинассу стоят всех судей и инквизиторов, вместе взятых. Мы решили повесить ведьму, значит, так тому и быть. А вы ступайте своей дорогой, коли такой нежный и боитесь глядеть, как эта чертова дочь будет болтаться на конце веревки.
– Надеюсь, Господь простит меня! – надменно воскликнул Рауль. – Вы как будто сказали, чтобы я шел своей дорогой, не так ли?
– Именно так, – заносчиво отвечал серый.
– А что, если мне угодно остаться? Что, если мне не по нраву ваша затея?
– Обойдемся и без вас, только и всего.
– Да ну?
– А то! Так мы порешили, и у нас есть на то причины.
– Это мы еще поглядим, причем сей же час. Приказываю вам освободить эту женщину, и если вы не подчинитесь по доброй воле, придется заставить вас силой.
Серый, к которому главным образом обращался Рауль с самого начала, скрестил руки на груди и, посмотрев молодому человеку в лицо, грубо и надменно заявил:
– Это мы сейчас поглядим, кто вы, черт вас возьми, такой и с какой стати хозяйничаете тут и суете нос не в свое дело.
– Вам без надобности знать, кто я такой, – возразил Рауль, – зато предупреждаю: если не подчинитесь, то сведете знакомство с моей шпагой.
– Ну что ж, – бросил головорез, – давайте, пожалуй, обнажим шпаги, чтобы малость сбить с вас спесь, ретивый молокосос.
И, выхватив рапиру, он прибавил, обращаясь к товарищу, взявшему на себя роль заправского палача:
– А ты, Лимассу, кончай со старухой!
Почтенный Лимассу тотчас повиновался и пинком выбил булыжник из-под ног несчастной жертвы.
Рауль со шпагой наголо бросился на серого с быстротой молнии. Негодяй попытался отбиться, призвав двоих товарищей на помощь.
Они подскочили – но слишком поздно. Шпага молодого человека пронизала грудь мерзавца насквозь, и он замертво рухнул наземь.
При виде этого двое его сообщников развернулись и что есть духу дали деру, бросив Рауля с трупом товарища и телом несчастной, бившейся в петле в предсмертных судорогах.
Молодой человек поспешил перерубить веревку.
Мнимая ведьма повалилась без чувств на землю.
XIX. Пожар
Рауль склонился над телом несчастной, казавшимся безжизненным, и приложил руку к ее сердцу. Оно слабо билось. Последняя минута, когда душа, высвобождаясь из земной оболочки, воспаряет к небу или летит в ад, для нее еще не настала.
Молодой человек опустился на колени перед фонтанчиком, устроенным в нескольких шагах в стороне, зачерпнул пригоршню воды и обрызгал ею мертвенно-бледное лицо и шею старухи.
Пока он занимался своим милосердным делом, где-то неподалеку громыхнула пара выстрелов, и две пули просвистели в нескольких линиях
[40] от виска Рауля. Он живо повернул голову – заметил два белых облачка на фоне сумрачного неба над обвалившейся стеной, в полусотне шагов слева, и сразу смекнул, откуда в него стреляли.
Это были двое серых, попытавшихся отомстить за смерть своего товарища.
Рауль направился в их сторону и, увидев, как они дернули прочь по склону холма, выстрелил им вслед из пистолетов – но не попал, солдаты были уже далеко.
Когда он вернулся к старой Маги, то обнаружил, что она уже поднялась и села на твердой, мерзлой земле. Старуха полностью пришла в себя, и во многом благодаря холодной воде, которой Рауль ее освежил.
– Как вы себя чувствуете, бедняжка моя? – спросил Рауль.
– Как нельзя лучше, мессир, – отвечала та хриплым после петли голосом.
И довольно грамотно, в изысканных выражениях, никак не вязавшихся с ее нищенским облачением, прибавила:
– Даже не знаю, мессир, как вас благодарить за ваш благородный поступок, ибо вы рисковали жизнью ради какой-то несчастной, и к тому же незнакомки, до которой вам вряд ли было дело.
– Я всего лишь исполнил свой долг, – возразил Рауль, – помешав негодяям совершить злодеяние.
– Увы, – проговорил старуха, – мы живем в такое время, когда далеко не всякий знает смысл слова «долг». Блаженны те, кто его не забыл!
– Что же такого вы им сделали и почему они хотели с вами расправиться?
– Ничего я им не сделала, мессир. А расправу надо мной они хотели учинить по прихоти своей, забавы ради, как они сами сказали… точно дети малые, для которых забава – утопить несчастного щенка.
– Но почему они называли вас Маги-ведьмой?
– Потому что меня все так называют в округе.
– А почему вас так называют?
– Потому что живу я в бедности, одиночестве и печали, а бедность, одиночество и печаль вынуждают подозревать тех, кто несет на себе это бремя тройной беды.
– Могу ли я что-нибудь сделать для вас?
