– Будет с минуты на минуту, мессир, – выходя вперед, сказал какой-то крестьянин.
– Почему опаздывает?
– У его телеги сломалось колесо недалеча от Со-Жирара. Починит и тогда подъедет.
– Ладно, займемся им в последнюю очередь.
И приказчик принялся за других ленников.
Давайте предоставим ему заниматься его нелегкими трудами, а сами перенесемся во внутренний двор замка.
С эспланады повозки одна за другой подъезжали к крыльцу с длинной лестницей, что вела к парадной двери главного здания. Антид де Монтегю стоял на верхней ступени крыльца, и каждый ленник, проходя мимо, задерживался, чтобы приветствовать его и дать ему осмотреть хозяйским глазом привезенные подати. Вслед за тем повозки сворачивали направо, выезжали на дозорный путь и останавливались на Водосборном дворе. Там слуги их быстро разгружали и распределяли провиант по складам и хранилищам. После этого повозки, порожняком, сворачивали на ту же дорогу, по которой прибывали, катили обратно через всю эспланаду и выезжали из замка.
К тому времени, когда мы приблизились к владетелю Замка Орла, уже смеркалось – день клонился к вечеру, и вереница повозок незадолго перед тем закончилась.
– Это еще что такое? – спросил Антид де Монтегю одного из шталмейстеров, находившихся рядом. – Если все кончилось, почему стража не возвращается, почему не заперли ворота?
Шталмейстер поспешил разузнать что к чему и через некоторое время вернулся на пару с приказчиком.
– Монсеньор, – смиренно, с глубоким почтением доложил тот, – мы ждем еще кое-кого…
– Кто же этот дерзкий плут, заставляющий себя ждать?
– Монсеньор, это Реми Гарба из Менетрю-ан-Жу.
– Отец ординарца Лакюзона?
– Он самый, монсеньор. Впрочем, у него есть оправдание за проволочку.
– Какое же?
– По дороге с ним случилась незадача: на подъезде к Со-Жирару у его телеги сломалось колесо.
– Пусть пеняет на себя, перед дорогой надобно все проверять.
– Что же делать, монсеньор?
– Пусть стража возвращается, и запирайте ворота!
– А как же Гарба, монсеньор?
– Пусть завтра приходит.
Приказчик уже собрался удалиться, чтобы исполнить волю хозяина, как вдруг в эту самую минуту с эспланады донесся звонкий, красивый голос: звучал первый куплет песенки, которую горцы Лакюзона переняли у обитателей долины. Песенка эта родилась в Брессе, и партизаны заводили ее лишь тогда, когда хотели посмеяться над брессанцами, которых они ненавидели и презирали всей душой.
А пел голос вот что:
Когда весна приходит в дом,
Когда все яблони цветут,
Когда поля и пустоши кругом
Благоуханием своим зовут,
Красавцы парни и девицы,
Степенные и озорницы,
Мечтают всласть повеселиться.
– Мессир приказчик, – крикнул издалека кто-то из прислуги, – а вот и Гарба из Менетрю-ан-Жу пожаловал!
– Ладно, иду.
И приказчик было собрался обратно на эспланаду.
VII. Хозяин замка Орла
Антид де Монтегю его остановил.
– Нет, – сказал он, – ждите здесь, а Гарба пусть приведут на передний двор замка – подати взыщите с него при мне.
Слуга побежал передать опоздавшему требование господина графа.
И вскоре песенка зазвучала совсем близко:
Идем со мной, голубушка моя,
Идем скорей, зову же я тебя.
Там, за серой пустынной землей
Лежит маленький рай неземной.
Идем со мной, осчастливь же меня.
Там сочной земляникой усеяны поля,
Там счастливы будем мы – ты и я.
В эту минуту появилась груженная сеном телега, запряженная парой волов, которых погонял стрекалом наш певец.
– Э, – воскликнул тут Антид де Монтегю, – это ж не Гарба-ленник, а Гарба-ординарец!
– Сын заместо отца, монсеньор, к вашим услугам, – отвечал малый, стягивая с головы шапку и останавливая волов, – что отец, что сын – одно и то же…
– Как же это вышло?
– Все просто, монсеньор. Повстречал я отца у Со-Жирара, глядь, а у него там поломка случилась, да и сам он весь какой-то хворый, вот я его и подменил, чтоб на него не гневались за опоздание.
– Так ты что же, капитану сегодня не надобен?
– Похоже, так оно и есть, монсеньор, раз он отпустил меня до завтра.
– А сам-то он где сейчас – в Гангоновой пещере?
– Нет, монсеньор, нынче утром подался куда-то.
– Один?
– С полковником Варрозом, преподобным Маркизом и шестью десятками горцев.
– Должно быть, на вылазку?
– Кажись, так, монсеньор.
– И куда же?
– Капитан мне не докладывал.
– А когда вернется, знаешь?
– Нынче ночью, монсеньор.
Покуда владетель замка и ординарец вели меж собой этот разговор, стало совсем темно.
– Монсеньор, – сказал тут приказчик, – угодно ли вам будет, ежели мы начнем взвешивать сено и мешки?
– Только не сегодня, – ответил Антид. – Уже давно пора поднимать мосты и запирать ворота. Вот завтра все и взвесите.
– А с телегой как быть?
– Пускай отвезут ее на Водосборный двор и распрягут.
– Монсеньор, – сказал тогда Гарба, – я хотел бы попросить вас об одной милости.
– Какой?
– Дозвольте отвести моих волов в стойло и оставить там на ночь, а я прекрасно переночую и в телеге, на сене.
– Что до волов, не возражаю, а вот ты – другое дело. Ночью посторонним в замке не место, кто бы они ни были.
– Видите ли, монсеньор, завтра на рассвете мне велено быть уже в Гангоновой пещере.
– В таком случае отправляйся ночевать к своему отцу в Менетрю-ан-Жу, а завтра пусть он сам забирает свою телегу с волами.
– Хорошо, монсеньор.
– А когда увидишь капитана Лакюзона, полковника Варроза и преподобного Маркиза, передай, что мои чувства к ним неизменны – так было и будет всегда.
– Непременно передам, монсеньор.
– А теперь ступай, мой друг.
Гарба ударил валов стрекалом и повел их к дозорному пути, а сам походя запел дальше:
Поспешим же, душа моя,
Уж скоро весна пройдет,
За нею настанет осенняя пора,
Так что время больше не ждет.
Весна же нас без удержу зовет.
Так поспешим! И я скажу тебе там то,
Что рассмешит тебя сильней всего.
Телега выкатила на Водосборный двор. Наш малый распряг волов, бросил телегу посреди двора и, перед тем как отбыть восвояси, произнес довольно громко, будто обращаясь к самому себе:
