Его вьющиеся матово-черные волосы, без блеска и совсем без седины, расходились на бледном лбу, едва тронутом морщинами.
Дополняла же его своеобразную внешность длинная, полная борода.
К такому резко очерченному лицу, в котором читались двоедушие и властность, вполне пошел бы тюрбан восточного деспота.
Андтид де Монтегю был в камзоле коричневого сукна; длинные гетры мягкой кожи облегали до середины бедер его крепкие ноги.
Как мы уже говорили, он полулежал в большом кресле и следил рассеянным взглядом за мимолетными искорками, сверкавшими в очаге.
Слуга, стоявший чуть поодаль – в трех-четырех шагах, ждал его распоряжений.
Прошло несколько минут.
Хозяин Замка Орла вдруг вскинул голову и сказал слуге:
– Ступай за пленницей.
Тот скользнул в наружную застекленную дверь, выходившую, как мы помним, на земляную насыпь.
Во время его отсутствия Антид де Монтегю принялся мерить шагами гостиную: опустив голову, скрестив руки на груди, он ходил туда-сюда с видом глубоко озабоченного человека.
Но вот вернулся слуга – с собой он привел девушку.
Стоит ли уточнять, что этой девушкой была Эглантина?
Невеста Рауля де Шан-д’Ивера остановилась в нескольких шагах от господина Замка Орла и так и замерла перед ним в молчании. На ее бледном, осунувшемся лице были заметны следы недавних слез. В ее прекрасных, хоть и покрасневших, глазах под опухшими веками читались горе и тревога, вызванные тем, что она оказалась в положении пленницы.
Однако в ее взоре, скрытом длинными ресницами, нет-нет да и вспыхивали проблески надежды.
Антид де Монтегю впился в нее долгим, странным взглядом – пристально-неподвижным.
– Девушка, – сухо проговорил он вслед за тем, хотя в голосе его не чувствовалось ни суровости, ни угрозы, – выслушайте меня!
Эглантина подняла голову.
Выражение ее лица тотчас изменилось: брови сдвинулись, взгляд сделался колким, на губах появилась гордая ухмылка, к бледному лбу, из глубины возмущенного сердца, прихлынула кровь. Ее красота, такая мягкая и чистая, вдруг исполнилась величия и властности, сделав девушку ослепительно-прекрасной. В ту минуту ее можно было бы назвать рассерженной королевой.
Даже сам владетель Замка Орла не смог не восхититься столь чудесным превращением.
– Я слушаю вас, мессир, – твердо сказала девушка, – и готова вам отвечать.
– Вы бы много дали, чтобы выйти отсюда, не правда ли? – продолжал сеньор.
– Ошибаетесь, мессир.
– Как! Неужто плен не кажется вам тяжким?
– Он наполняет меня радостью и гордостью. Когда столько храбрецов и благородных сеньоров беззаветно жертвуют собой ради святого дела освобождения родины, как может бедная девушка не гордиться тем, что вместе с ними жертвует своей свободой, а если понадобится, то и жизнью?
– От ваших слов веет фанатизмом, – с натянутой ухмылкой возразил Антид де Монтегю.
– Нет, мессир, это всего лишь самопожертвование.
На мгновение воцарилась тишина.
– Если вы поклянетесь… если поклянетесь на Евангелии во спасение своей души, сдержите ли вы ваше слово?
Эглантина пожала плечами.
– А если я спрошу вас, мессир, – воскликнула она вслед за тем с нескрываемым пренебрежением, – спрошу, как вы сами относитесь к людям, которые сначала дают клятву, а потом изменяют ей?
– Итак, если я верну вам свободу при условии, что вы поклянетесь никогда и никому, даже священнику на исповеди, не рассказывать, где вы были, смею ли я рассчитывать…
Эглантина тут же прервала сеньора.
– Не продолжайте, мессир, – ответила она, – это бесполезно.
– Что вы хотите этим сказать?
– Не стоит требовать с меня клятвы, которую я ни за что не выполню.
– Так вы отказываетесь поклясться, что будете хранить полное молчание?
– Да, мессир.
– Почему же?
– Потому что первым делом, будь мне дана свобода, я пошла бы и рассказала героям, которые считают вас своим другом, кто такой на самом деле Антид де Монтегю, хозяин Замка Орла.
– Поостерегитесь, девушка!
– Чего же, мессир?
– Вы моя пленница. И свободы, которой вы гнушаетесь, вам, возможно, придется ждать ох как долго.
– Вы устанете этого ждать раньше меня, мессир. У несправедливости есть предел, а у смирения – нет.
– Стало быть, вы исполнены смирения и готовы ко всему.
– Да, мессир, я исполнена смирения и готова ко всему, даже к смерти.
– И вы готовы без сожаления попрощаться со всеми, кто любит вас и кого любите вы, ведь вы их больше никогда не увидите?
– Будущее зависит не от вас или от меня, мессир, оно в руках Божьих.
– Значит, вы с легким сердцем готовы со всем расстаться?
– С легким или тяжелым – какая разница, лишь бы не пасть духом.
– Хорошенько подумайте, девушка, ведь это, быть может, навсегда…
– Ну и пусть навсегда, – твердо ответила Эглантина.
И с улыбкой прибавила:
– Быть может…
От выражения, с каким она произнесла эти слова – «быть может», Антида де Монтегю бросило в дрожь.
– На что же вы надеетесь? – вскричал он.
– На Бога, мессир!
– Бог ничего не сделает для вас.
– Кто знает…
– Я не боюсь ни Бога, ни людей! – резко бросил властитель замка.
– Это кощунство и ложь! – возразила Эглантина. – В тот день, когда Богу будет угодно избавить меня от вас, Он пошлет мне на выручку человека, при виде которого, мессир, вас бросит в дрожь, каким бы могущественным вы себя ни мнили.
– И кто же, – с усмешкой вопросил Антид де Монтегю, – кто этот человек?
– Капитан Лакюзон. Вам хорошо знакомо это имя, мессир, – едва заслышав его, вы уже бледнеете.
– Капитан Лакюзон считает меня самым верным своим союзником.
– Вы окружили свои измены непроглядным мраком, мессир, но довольно одной лишь искры – и тьма рассеется.
– Откуда же возьмется эта ваша искра?
– Кто знает… – повторила Эглантина.
– К тому же, – продолжал сеньор, – капитан никогда не догадается, где вы.
– Кто знает… – в третий раз промолвила Эглантина.
VIII. Посланница
Невзирая на величественное и бесстрастное выражение, лицо Антида де Монтегю свело судорогой, на широком, выпуклом лбу обозначились глубокие морщины.
