Было это в восемь часов утра. Граф отрядил своих латников проверить, что за вооруженный эскорт объявился в его владениях. Маркиз было подумал если не бежать, что было невозможно, то по крайней мере выкрикнуть свое имя и позвать на помощь. Конечно, если бы ему это удалось, завязалась бы стычка – из замка выдвинулся бы весь гарнизон и преподобного непремено освободили бы.
Но серые раскусили пленника, едва такая мысль пришла ему в голову.
Один из них подошел к нему, выхватил кинжал и, приставив клинок к его левой руке, тихо и властно прошептал:
– Хоть одно слово, хоть один крик – и вы труп!
Маркиз невольно вздрогнул. Серый – то ли он не понял этого движения, то ли хотел подтвердить свою угрозу, – серый тоже дернулся.
Лезвие кинжала вонзилось преподобному в руку на два дюйма – из раны хлынула кровь.
– Вы делаете мне больно… – с мягкой, смиренной улыбкой заметил Маркиз.
Обидчик, понятно, устыдился своей подлой грубости и выдернул кинжал.
Священник снова принял невозмутимый вид, и латники сеньора де Вержа, смекнув, что ведут какого-то заключенного и не желая бесцельно ввязываться в драку, повернули обратно к замку.
Путь снова был открыт.
И серые двинулись дальше, ускоряя шаг. Часов в одиннадцать сделали короткий привал – и за несколько минут до того, как пробило два пополудни, прибыли в Блетранский замок, где квартировался главный штаб французского войска. Само же войско расположилось чуть поодаль – в полулье от замка, со стороны Лон-ле-Сонье, а точнее, между Вильвье и Монморо, где замок был разрушен еще при Генрихе IV, то есть за сорок три года до описываемых нами событий.
Конвой миновал крайние палатки французского лагеря и двинулся дальше по широкому полю, встретив на своем пути лишь нескольких офицеров да многочисленных ординарцев, сновавших туда-сюда между замком и лагерем.
Но на подходе к штабу конвой обступало все больше военных – вид у них был довольный и торжествующий. Очевидно, весть о пленении священника-воина обогнала самого пленного.
Блетранский замок – со стратегической точки зрения – считался главным опорным пунктом обороны Авальского округа. Расположенный на берегу Сей, речушки, берущей начало среди Бомских скал, что в четырех лье оттуда, он защищал подступы к Франш-Конте со стороны Бресса. А поскольку Бресс принадлежал Франции, французские генералы захватили Блетранский замок еще в самом начале войны, превратив его в важнейший плацдарм и центр военных действий, а также неуязвимый оплот для организации как наступления, так и отхода.
Блетран был скорее укрепленной деревней, нежели простым замком: на северной оконечности оборонительных сооружений стояла крепость.
Эта цитадель, расположенная посреди совершенно гладкой равнины и к тому же почти целиком окруженная извивами быстрой и глубокой реки, представляла собой самое надежное естественное и рукотворное укрепление, долго считавшееся неприступным.
Французы взяли ее лишь после долгих и ожесточенных боев – и знамя поверженной наконец крепости склонилось только под напором потоков франш-контийской крови.
XX. Исторический портрет
Подъемный мост опустился, пропуская в крепость преподобного Маркиза и конвой.
Покуда серые с напускной медлительностью шли через дворы и эспланады, откровенно дерзкое любопытство солдат и всего этого сброда – прислуги и маркитантов – неизменно сопровождающего войско в походе, было обращено на пленника.
На него со всех сторон сыпались грубые шутки, циничные прибаутки, насмешки и оскорбления.
– Поглядите-ка на этого Фанфарона в сутане… на этого рубаку, спустившегося с гор!.. – кричали одни.
– Эй, пастырь, – орали другие, – пора бы и тебе затянуть «De Profundis…» во спасение своей души! Где же твои хоры?
– Пастырь, а требник-то свой ты куда подевал?
– Пастырь, а где вертел, что был тебе заместо шпаги?
– Пастырь, отчего тебе дома-то не сиделось – бубнил бы себе под нос что-нибудь из требника или капусту сажал, или прислужницу обхаживал?
– Только поглядите на этого служителя Божьего от сохи: рожа белая, а сутана красная – ну чисто кровь с молоком!..
– А ведь он, да будет вам изместно, нарек себя кровавым кардиналом, потому-то и кровавая мантия на нем!
– Э-э, да нет, не поэтому.
– Тогда почему?
– Чтоб детишек малых стращать.
– В таком случае он преподобное Пугало!
– Во-во!
– А я вам говорю – он собирался потягаться с самим его преосвященством монсеньором де Ришелье.
– И у него это здорово вышло! Скоро он окажется превыше его высокопреосвященства!
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что имею: висящий пастырь будет повыше сидящего кардинала.
И вся эта глупая, отвратительная чернь заливалась хохотом и хлопала в ладоши, заслышав очередную гнусную насмешку.
А преподобный Маркиз, невозмутимый и безропотный, подобно Иисусу, несущему свой крест, был погружен в свои мысли и, казалось, ничего не слышал.
Между тем, однако, в глубине его двуши клокотал едва сдерживаемый ураган гнева. Он вспоминал, сколько же раз ему случалось наблюдать, как при одном лишь виде его красной мантии тряслись от страха и бежали с поля битвы все эти горе-вояки. Теперь же, как только он оказался в плену со связанными руками и уже не мог поднять ни рапиру, ни распятие, они мигом обратились в его обидчиков.
Но вот издевательствам пришел конец. Конвой приблизился к высоким воротам, открывавшим проход в самую крепость.
Начальник серых отправился за дальнейшими указаниями, а пока суд да дело, конвоиры отвели пленника в полуподвал, куда им вскоре принесли вино и мясо. Веревки на запястьях Маркиза были затянуты так крепко, что едва не разрезали кожу. Из раненой руки по-прежнему сочилась кровь, и рана доставляла невыносимую боль. Инзнемогая от усталости, священник присел на скамью, но с его губ не слетело ни одной жалобы – единственно, он попросил, чтобы ему ослабили путы.
Ему было совсем невмоготу просить сострадания у своих мучителей, да и потом, кто знает, вдруг его просьбу встретили бы очередными насмешками и оскорблениями? Тогда этот великий, благородный человек, незапятнанный служитель Божий и доблестный воин, решив избавить свою душу от мук страдающей, возмущенной плоти, обратился к Господу с просьбой оказать ему последнюю мислость и дать силы умереть героем, каким он был при жизни…
* * *
Давайте покинем этот полуподвал, где серые, учнив кутеж в присутствии пленника, распевали непристойные, богохульные песенки, эхом отдававшиеся от сводчатого потолка.
Нашим читателям наверняка было бы интересно переступить порог одной поистине невероятных размеров залы – в прошлом залы приемов, где в дни торжеств комендант Блетранской крепости собирал всю знать Авальского округа.
