Отец бесился. Он не мог потихоньку слинять и
выпить в укромном уголке, нельзя же заниматься подобным, когда в доме с
полдюжины богобоязненных дам. Мне кажется, они знали, что ему хочется
приложиться к бутылке, и, раз уж им удалось ворваться к нам, они решили не
допустить этого. Причем подразумевалось, что он неизменно будет радушным
хозяином, а мой отец ну никак не годился на такую роль.
После первых двадцати четырех часов он стал
проводить большую часть дня в больнице, но вовсе не хлопоча возле страждущей
жены. Он пребывал в комнате для посетителей, смотрел телевизор и потягивал колу
с джином.
Я с удовлетворением вспоминаю об этих днях.
Никогда в нашем доме не царила такая теплая атмосфера, никогда не было столько
замечательной, вкусной еды. Дамы суетились и дрожали надо мной, словно мать
умерла, я наслаждался всеобщим вниманием. Они все были для меня добрыми
тетушками и бабушками, которых я никогда раньше не знал. Вскоре после того как
мать выздоровела, достопочтенный Хауи попался на каком-то неприличном поступке,
сути которого я так до конца и не понял. В церкви разыгралась настоящая буря,
все разделились на два лагеря. Кто-то оскорбительно отозвался о матери, и
больше мы в церковь не ходили. Но, кажется, они с Хэнком, ее вторым мужем,
иногда там бывают.
Некоторое время я по церкви скучал, а затем
отвык от посещений. Мои друзья иногда приглашали пойти с ними вместе, но я
вскоре ко всему этому очень охладел. Моя подружка в средней школе иногда брала
меня с собой на мессу, особенно в субботу вечером, но я убежденный протестант и
не понимаю сути этих ритуалов.
Мисс Берди робко упомянула о желательности
работы в саду сегодня после ленча, но я объяснил ей, что нельзя работать в
«святое воскресенье», когда Господь отдыхал от трудов праведных.
И она не нашлась что ответить.
Глава 14
Три дня без перерыва идет дождь, решительно
отменяя мои обязанности подручного садовника. Во вторник в сумерках я прячусь в
своем мезонине и готовлюсь к предстоящим экзаменам, когда вдруг раздается
телефонный звонок.
Это Дот Блейк, и я понимаю: что-то неладно.
Иначе она бы не позвонила.
— Только сейчас говорила по телефону с
мистером Барри Ланкастером, — сообщает она. — Он сказал, что он мой адвокат.
— Это верно. Он очень большая шишка в моей
фирме и ведет со мной ваше дело. — Полагаю, Барри потребовалось проверить
какие-то детали.
— Но он не так говорит. Он позвонил узнать, не
можем ли мы с Донни Реем приехать завтра к нему в офис, чтобы подписать еще
какие-то бумаги. Я спросила про вас. А он ответил, что вы у них не работаете. Я
хочу знать, в чем дело?
И я тоже хочу это знать. Секунду я что-то
мычу, потом говорю, что это недоразумение, но желудок у меня словно стягивается
в тугой узел.
— Дот, это большая фирма. А я новый служащий,
понимаете? Он попросту забыл обо мне.
— Нет. Он о вас помнит. Он сказал, что вы
работали у них, но больше не работаете. Знаете, это все здорово непонятно,
правда?
Согласен. Я падаю на стул и стараюсь привести
мысли в порядок. Уже почти девять вечера.
— Послушайте, Дот, успокойтесь. Я сейчас же
перезвоню мистеру Ланкастеру и узнаю, что он имеет в виду. И через минуту снова
свяжусь с вами.
— Я желаю знать, в чем дело. Вы уже подали в
суд на этих подонков?
— Я вам перезвоню ровно через минуту, о`кей?
Пока. — Я вешаю трубку, затем быстро набираю номер лейковской фирмы. У меня
противное ощущение, что такое со мной уже было.
Телефонистка соединяет меня с Барри Эксом. Я
решаю быть любезным, подыграть ему, если потребуется, и говорю самым сердечным
тоном:
— Барри, это я, Руди. Вы смотрели мое
заключение?
— Да, здорово сделано. Послушайте, Руди, у
меня возникли небольшие осложнения относительно вашей должности.
Горло у меня перехватывает от волнения. Сердце
замирает. Легкие почти перестают дышать.
— О… да? — выдавливаю я из себя.
— Да. Дело паршивое. Я виделся с Джонатаном
Лейком сегодня к вечеру, и он не горит желанием одобрить мой выбор и принять
вас.
— Почему же?
— Ему не нравится сама мысль, что адвокат
находится на положении помощника. И теперь, когда я все обдумал, мне это тоже в
конечном счете не улыбается. Понимаете, мистер Лейк думает, и я с ним согласен,
что для дипломированного адвоката будет естественно в его положении попытаться
силком, использовав любую лазейку, пролезть в ряды полноправных служащих. Но мы
не одобряем такого образа действий.
Так поступать нехорошо.
Я зажмуриваюсь, мне хочется плакать.
— Не понимаю вас, — отвечаю я.
— Сожалею. Я старался изо всех сил, но он
просто неумолим. Он правит фирмой железной рукой, и у него собственный метод.
Говоря честно, он едва мне задницу не отъел за одну только мысль принять вас на
работу.
— Я хочу поговорить с самим Джонатаном Лейком,
— говорю я, как могу твердо.
— Ничего не получится. Он слишком занятой
человек, а кроме того, он не хочет, и все тут. Он не собирается менять решение.
— Вы сукин сын.
— Послушайте, Руди, мы…
— Сукин сын! — кричу я в трубку и чувствую
себя от этого лучше.
— Полегче, Руди.
— Лейк сейчас в офисе? — требую я ответа.
— Возможно. Но он не хочет…
— Приеду через пять минут! — снова ору я и
шмякаю трубку на аппарат.
Через десять минут, взвизгнув тормозами, я
резко останавливаюсь на площадке для парковки перед бывшим складом. Там стоят
еще три машины, в здании горит свет. Барри не ждет меня у двери.
Я колочу в нее кулаками, но никто не
открывает. Я знаю, что им слышно, как я стучу, но они слишком трусливы, чтобы
выйти ко мне. И наверное, вызовут полицию, если я не уйду.
Но я не могу уйти. Я захожу с северной стороны
и стучу что есть силы в другую дверь, затем та же самая история повторяется у
запасного выхода с тыльной стороны здания. Я стою под окном кабинета Барри и
осыпаю его руганью. В кабинете горит свет, но он на меня не обращает никакого
внимания. Я возвращаюсь к главному подъезду и опять колочу в дверь.
Из темноты выступает охранник и хватает меня
за плечо.
