— Кажется, он обо мне не слишком высокого мнения, — усмехнулся Биф, проходя рядом со мной через приемную.
— Постарайтесь вести себя благоразумно, — прошипел я ему на ухо. — Любой посчитал бы вас простаком после того, что вы там сказали.
Моя реплика несколько отрезвила его, и он молчал почти все время пути.
Можно сказать, что в тот день я, как никогда прежде, близко столкнулся с мрачными реальностями, связанными с расследованием преступления. Замечательно строить в атмосфере домашнего уюта замысловатые версии, и совсем другое дело — допрашивать в тюремной камере человека, обвиненного в убийстве. Я ощущал себя непосредственно вовлеченным в следствие, и вся легковесность, обычно сопровождающая описание в романах даже самых мрачных случаев, окончательно вылетела у меня из головы, когда я пожимал руку Стюарту Феррерсу.
Это был болезненного вида, очень худой мужчина с осунувшимся, встревоженным лицом и привлекательными темными глазами. Они странным образом придавали ему некоторое сходство с древними скульптурными изображениями, немного примитивно исполненными. В целом фантазия рисовала такую картину: некий скульптор пожелал изваять крупную голову и начал с высокого лба и выразительных глаз немного навыкате, но затем то ли устал, то ли обнаружился недостаток глины, и потому подбородок и шею вылепил в несколько более мелких пропорциях.
Николсон заговорил первым.
— Мистер Феррерс, — сказал он, — как вам известно, ваш брат нанял данного детектива для расследования обстоятельств смерти Бенсона.
Стюарт кивнул.
Когда же слово собрался взять Питер, мною овладело глубокое любопытство, потому что было интересно, как складывались отношения между двумя столь непохожими друг на друга братьями. И потому я слушал с особым вниманием. Быть может, у меня в тот момент разыгралось воображение, но я вдруг почувствовал холодные и даже жесткие интонации в голосе Питера, которых не замечал за ним прежде.
— Я посчитал, что из всех доступных в тот момент для нас частных сыщиков сержант Биф выглядел наиболее способным раскрыть преступление. Инспектор Меридит, инспектор Френч, Эмер Пикон, к сожалению, оказались занятыми другими делами, сулившими им либо громкую славу, либо слишком большие деньги, так что они не могли заняться нашим происшествием, которое в лучшем случае попадет на последние страницы газет в виде кратких информационных сообщений. Как не питал я надежды соблазнить лорда Саймона Плимсолла отправиться в столь мало престижный пригород Лондона, каким считается Сайденхэм. А у Бифа между тем превосходный послужной список, пусть кому-то покажется несколько странной его манера выражать свои мысли и вести себя. Сержант раскрыл два преступления, поставивших в тупик внешне гораздо более респектабельных и опытных следователей, и я по-прежнему верю в его способность успешно закончить и это дело тоже. По его словам, уже обнаружен целый ряд крайне примечательных улик, и потому есть все основания надеяться, что еще до начала суда над тобой он сможет установить истинного виновника.
— Благодарю вас, — важно произнес Биф. — А теперь, сэр, — он обратился к Стюарту, — могу ли я задать вам несколько вопросов?
По лицу Стюарта было видно, какие страдания он испытывает. Ответил он Бифу безмолвным коротким кивком.
— Вероятно, сначала мы попросим вас рассказать, что именно произошло тем злосчастным вечером.
Стюарт умоляюще посмотрел на своего брата и на Николсона.
— Боже! Я уже так часто излагал это прежде.
Но никто не отозвался на его попытку возражать, и потому, отчаявшись получить у кого-то поддержку, он заговорил:
— Бенсона я пригласил на ужин примерно за неделю до того дня. В этом не было ничего необычного, поскольку доктор и прежде ужинал в «Кипарисах» примерно раз в два месяца. А двумя днями позже позвонил ты, Питер, сказав, что у вас с Уэйкфилдом есть ко мне деловой разговор, и предложил для его проведения ту же дату. Меня это только обрадовало, потому что я не считал Бенсона слишком интересным компаньоном, а потому согласился принять тебя с Уэйкфилдом, превратив трапезу в подобие мужской вечеринки. В день убийства я вызвал Уилсона, своего шофера, и сообщил ему о своем желании посетить театр на следующей неделе, как раз когда он обычно брал выходной, и потому попросил его взять для отдыха тот же вечер. Молодой человек не имел против этого никаких возражений.
— Зачем вам понадобилось расспрашивать его по поводу новой модели коробки передач? — внезапно перебил его Биф.
— Мне предложили купить автомобиль марки «Даймлер», который, как я понял, был оборудован именно коробкой с предварительно установленной системой переключения передач. Цена показалась мне весьма привлекательной, и я мог обменять свой прежний автомобиль почти на новый. Смущало только, легко ли я сумею справиться с управлением передачами принципиально другого типа. А о том, что машина Бенсона имела такую же коробку, я узнал только при допросе в полиции, когда инспектор неожиданно для меня затронул эту тему… В течение всего того дня я находился вне дома…
— Где именно?
За Стюарта Феррерса предпочел дать ответ мистер Николсон.
— И мне, и полиции мистер Феррерс дал полный и детальный отчет обо всех своих перемещениях, с которым вы при желании можете ознакомиться, — заявил он решительно.
— Хорошо, так я и сделаю. Продолжайте, пожалуйста.
— Меня не было дома целый день, и я вернулся в «Кипарисы» как раз вовремя, чтобы успеть принять ванну и переодеться к ужину.
— Вы заходили в библиотеку? — спросил Биф.
— Насколько помню, не заходил ни разу. За ужином у нас завязалась оживленная политическая дискуссия, в ходе которой мистер Уэйкфилд в достаточно интересной, но, я бы сказал, агрессивной манере высказал свои взгляды. А он, как вам, вероятно, уже известно, принадлежит к числу так называемых анархистов.
— То есть сторонник бомб и всего такого прочего?
Даже на предельно усталом лице заключенного промелькнуло подобие улыбки.
— Едва ли он выступает за применение бомб, — сказал он, — но поддерживает некоторые методы политической борьбы, которые едва ли менее опасны. Издаваемая им газета прямо призывает к разрушению существующей у нас экономической системы, и у меня, разумеется, подобные идеи не вызывают ни малейших симпатий. Но Уэйкфилду нельзя отказать в даре красноречия, и некоторые его аргументы не лишены определенных оснований. Мы почти с неохотой прервали беседу, когда надобно перейти пить кофе в библиотеку. Там мой брат и вручил мне книгу, которую привез с собой, — изумительное новое издание Омара Хайяма. Он знал, что я большой поклонник превосходных переводов Фицджеральда. Помню, как прочитал для собравшихся вслух несколько моих любимых четверостиший.
— Почему вы избрали среди них то, где говорится о трактирщике? — поинтересовался Биф. — Мне известно, что владельцев пабов многие считают не самыми достойными людьми, но все же не совсем ясно, по какой причине вы избрали для прочтения именно эти строки.
