Мисс Катлер остановилась и улыбнулась, сначала чисто машинально и бессознательно, но затем на ее лице появилось выражение, свидетельствовавшее, что девушка меня узнала.
— Ах да, конечно, — сказала она, — вы были спутником сержанта Бифа в злополучный день смерти Алана.
Ее голос звучал устало и несколько монотонно, но выглядела она не менее привлекательно, чем в тот вечер, когда ворвалась с улицы, где бушевала непогода, и бросилась обнимать тело своего возлюбленного.
— Вам удалось уже что-нибудь выяснить? — спросила она.
— Да. И очень многое. Знаете что… Не хотите ли выпить со мной чашечку кофе? — И я указал на кондитерскую с примыкавшим к ней кафе.
Пить кофе в одиннадцать утра стало распространенной в английской провинции привычкой. Причем странность заключается именно в том, что если на континенте в кафе проводили время в основном мужчины, оставляя жен дома, то в Англии подобные заведения заполнялись как раз дамами, пока их мужья работали. Когда я сопровождал Молли Катлер к столику, стоявшему в отдалении от остальных, мы миновали несколько групп местных леди, занятых увлекательными беседами и со вкусом попивавших густой и горячий, но невысокого качества кофе, какой обычно подают в таких местах.
Мою спутницу то и дело окидывали любопытными взглядами. Дамы пытались незаметно для посторонних привлечь к ней внимание подруг. Женщины посмелее, сидевшие к нам спинами, разворачивались на стульях, чтобы разглядеть «ту самую девушку из дела об убийстве». Не приходилось сомневаться, что ее имя не раз и не два упоминалось здесь еще до нашего появления.
— Благодарю вас, — сказала Молли, когда я услужливо подставил для нее стул.
Затем, пристально посмотрев мне в глаза, она поинтересовалась, что именно нам удалось выяснить. Ей, разумеется, пришлось выступать свидетельницей во время официального следствия, а потому единственными новостями, какими я мог с ней поделиться, стали те, что не были оглашены публично. Я рассказал ей о фрагменте записки Роджерса, но, когда дошло до сообщений из Буэнос-Айреса, мною овладели сомнения.
— Знаете, мисс Катлер, — сказал я, — думаю, вам не стоит так уж оплакивать печальную участь Роджерса. Мне тяжело сообщать об этом, но…
— Говорите все без утайки, — заявила она мне, глядя в лицо прямо и решительно.
— Дело в том, что информация, полученная нами с помощью детектива-инспектора Стьюта, показывает… Словом, если даже не считать известного вам преступления, он был очень дурным человеком.
— Информация? Какая информация? — Теперь в ее голосе отчетливо звучали враждебные интонации, и я уже жалел, что сам поставил себя в столь неловкое положение.
— Инспектор получил отчет из Буэнос-Айреса…
Молли Катлер издала короткий, но исполненный горечи смешок.
— Так вы об этом? — спросила она. — Мне все известно о том случае.
Я был откровенно изумлен.
— Значит, вы знали…
— Вы имеете в виду его арест и заключение там в тюрьму? А затем депортацию? Необходимость сменить имя? Он мне сам рассказал. Во всем виновата его драка с тем бельгийцем. Алан всегда отличался чрезмерной импульсивностью. Боюсь, из-за этого у него порой возникали неприятности как раз такого рода. Но в моих глазах это ничего не значило… Тот мерзавец оскорбил его, а он ударил его сильнее, чем рассчитывал. Вот почему именно Алана арестовали, и вся история.
Она передернула плечиками и посмотрела на свои руки, сложенные перед ней на столе.
— Да, они сообщили Стьюту об этом происшествии в своем отчете. Но я вовсе не драку имел в виду, когда назвал его дурным человеком.
— Тогда что же?
Мне показалось, что в ее вопросе странным образом смешались нетерпение и презрительное отношение ко мне.
— Вы не рассердитесь на меня, если я вам обо всем скажу честно?
— Рассержусь? На вас? С какой стати?
Признаюсь, меня огорчил намек на то, что я не был достоин даже того, чтобы вызвать ее гнев. Но мне не оставалось ничего, кроме как продолжить.
— Полиция Буэнос-Айреса намеревалась арестовать теперь уже человека по фамилии Роджерс, если бы он прибыл к ним в страну. Он занимался контрабандой наркотиков.
Несколько мгновений Молли не сводила с меня гневного взгляда, но сохраняла хладнокровие, хотя слегка покраснела.
— Это, конечно же, полная чушь, — кратко отрезала она затем.
Я покачал головой.
— Ради вашего блага мне самому хотелось бы, чтобы так и оказалось. Как я вижу, для вас крайне важно сохранить светлую память об этом человеке. Но налицо все доказательства. Стьют даже сумел получить подтверждение от другого стюарда, служившего с Роджерсом на одном судне. Никаких сомнений.
Девушка молчала, но когда снова приподняла голову, я заметил в ее глазах слезы.
— В каких других грехах вы собираетесь обвинить его? — спросила она тихим, но полным напряжения голосом. — Убийство… Теперь еще контрабанда наркотиков. Похоже, вы совершенно не знаете, что это был за человек.
— А что же это был за человек? — спросил я, главным образом для того, чтобы заставить ее говорить, а не проливать слезы, устроив мне сцену в подобном месте.
— Алан не был лишен своих недостатков, — признала она, — и слишком буйный нрав я считала главным из них. Порой он чрезмерно много пил и, как я подозреваю, оставил после себя несколько невыплаченных долгов в различных местах. Но все это не делало его насквозь порочным.
— Вы не можете поверить, что он тайно доставлял кокаин в нашу страну?
— Нет. Никак не могу. Он бы не пошел на такое. Подобные дела никогда не привлекали его.
— А мы можем допустить… Предположим, он все же участвовал в этом, сам того не ведая. Как вам подобная вероятность?
Она сразу стала смотреть на меня менее враждебно.
— Да! Вот это вполне возможно. Если только он действительно оказался вовлечен в преступный бизнес.
— А теперь скажите мне честно о другом, мисс Катлер. Вы способны поверить, что Роджерс мог кого-то убить?
Она недолго отмалчивалась. Затем снова пристально посмотрела на меня.
— Вы пытаетесь заманить меня в ловушку? — спросила после паузы.
— В ловушку? Нет, конечно. Я… Ладно, не буду кривить душой. Я почти начал верить в образ этого человека, каким рисуете его вы. А потому хотел узнать…
— Так знайте! Я способна поверить, что Алан мог кого-то убить. Он имел склонность к насилию. Но никто не убедит меня, что убийство он совершил предумышленно. Не представляю его продумывающим план такого преступления заранее. Вот если кто-то на него напал или спровоцировал, тогда он был способен на все. Но коварство и злой умысел не в его характере.
— Я склонен доверять вашему мнению. И мне кажется, когда мы раскроем истину, подтвердится правота вашего взгляда на него. Но если все так (мой не слишком искушенный ум порой внезапно подводил меня, заставляя говорить бестактности или впадать в глупейшие ошибки), почему же он покончил с собой? Ведь нельзя сказать, что ему нечего было терять. Он обручился с вами. Имел хорошую работу. Ясно же, будь то убийство преступлением во время неожиданно разгоревшейся потасовки или чего-то в этом роде, у него оставались бы отличные шансы получить всего лишь условный срок за убийство по неосторожности. Как же вы объясните тогда принятый им яд?
