— Неужели у нас в городке? — спросил он.
— Нет. В совершенно другой части света. Но точно известно, что мистер Фриман пропал, и, как я надеялся, вы сможете рассказать нам о нем что-то полезное для его дальнейших поисков.
После этого лавочник, по-моему, впервые реально попытался припомнить Фримана.
— Не думаю, что смогу. Он жил в доме, известном здесь как «Старый коттедж», который находится на другом краю города. Всего провел там месяцев шесть. Они были очень тихой супружеской парой. Оплату вносили еженедельно.
— Известно, откуда они сюда прибыли?
— Нет. Насколько я понял, оба тогда только что отошли от дел. Хотели обосноваться тут, но потом им наши места показались слишком уж скучными.
— И куда Фримены отправились?
— Не могу сказать. Но осмелюсь предположить, что это известно настоятелю нашей церкви. Если память мне не изменяет, они часто посещали церковные службы.
— Неужели? — удивился Стьют.
— О да. Набожные люди. Хотя сами мы баптисты и, конечно, мало что знаем о церковных делах. Но слухами земля полнится.
— У них были там близкие друзья? — спросил Стьют.
— Мне нечего вам сообщить по этому поводу. Фримены вежливо держались со всеми, но их никак нельзя было бы назвать очень общительными. Помнится, до меня доходили разговоры о том, как мистер Фриман пожертвовал однажды крупную сумму для одной из христианских благотворительных организаций, но не поручусь, насколько правдива эта история.
— Я вам глубоко признателен, — сказал Стьют, — и обязательно побеседую с настоятелем. Всего хорошего.
Меня от души позабавило одно наблюдение, сделанное во время этого диалога. Оно заключалось в том, насколько Стьют умел менять манеру общения, если приходилось иметь дело с людьми, из которых информацию приходилось буквально вытягивать клещами. Когда к нему являлись те, кого буквально распирало от возбужденного желания поскорее поведать ему все, что им известно, он вел себя резко и подчас даже холодно. Но вот с такого типа личностью, как лавочник, он делался вежливо-обходительным, чуть ли не вкрадчивым и льстивым.
— Вот мы и узнали нечто новенькое про нашего друга Фэйрфакса, — заметил он. — Набожный человек, скажите на милость! Так, так. Многие из самых злостных преступников тоже часто посещали церкви…
Мы снова сели в машину. Стьют попросил мальчишку-посыльного при почте показать нам дорогу к дому настоятеля. Паренек ткнул пальцем в сторону большого дома из серого камня, стоявшего ярдах в трехстах от нас. Его со всех сторон окружали роскошные высокие деревья, но само здание несло на себе печать уже приходившего в упадок величия, какая отличала в наши дни дома многих священнослужителей, построенные ближе к началу XIX века. Ворота, от которых вела подъездная дорожка, стояли распахнутыми, и мы скоро притормозили перед импозантным крыльцом со стороны фасада.
Стьют потянул за цепочку из кованого железа, и где-то в недрах дома звякнул колокольчик. Через какое-то время на пороге появилась совсем еще юная служанка.
— Настоятель дома? — спросил Стьют.
— Как вас зовут? — пропищал ребенок.
— Инспектор Стьют и мистер Таунсенд.
Девочка словно чего-то испугалась и замялась в нерешительности.
— Вам не о чем беспокоиться, — улыбнулся Стьют. — Мы пришли только для того, чтобы навести кое-какие справки.
Как будто под воздействием гипноза, малышка попятилась в холл, а мы последовали за ней. Не вымолвив больше ни слова, она провела нас в продуваемую сквозняком гостиную, где не было даже камина, и исчезла. Содрогаясь от холода, я стал разглядывать красивую, но неряшливую коллекцию фарфора.
К счастью, хозяин не заставил себя долго ждать, и, к своему немалому облегчению, мы сразу поняли, что ему нисколько не свойственен шумный и суетливый эгоцентризм, отличавший викария из Чопли. Этот человек казался скорее просто бедным, нежели неопрятным, хотя почти по дюйму рукавов его нижнего белья торчало из-под манжет. Но улыбка светилась добротой, а в манере вести беседу как будто слились порывистость и мягкость.
— Насколько я понимаю, — сказал он, — вы являетесь представителем Скотленд-Ярда и хотели бы задать мне несколько вопросов?
— Именно так, — подтвердил Стьют. — Мне необходимо расспросить вас о человеке по фамилии Фриман.
— О Фримане? Вы имеете в виду одного из моих священников? Как странно. Неужели он совершил какое-то правонарушение? Но я никогда не верил ходившим о нем слухам…
— Нет, — перебил его нетерпеливо Стьют.
А мне вспомнились мысли, высказанные вслух этим утром сержантом Бифом. Никогда не знаешь, что обнаружишь, если пристально приглядишься почти к каждому человеку, — так примерно он выразился. Но вслух я ничего не произнес.
— Нет, сэр, — продолжал Стьют, — речь пойдет вовсе не о вашем священнике. Я говорю о том Фримане, который вместе с женой жил здесь примерно два года и три месяца тому назад. Как мне сказали, они занимали «Старый коттедж», расположенный на территории вашего прихода.
Настоятель немного нервно улыбнулся.
— Ах, так вы о мистере Хьюго Фримане. Что ж, конечно, я его знавал. Они очаровательные люди. Но не мог же и он… — Внезапно священник сдвинул брови и выглядел теперь предельно серьезным.
— Мы предполагаем, — поспешил объяснить ему Стьют, — что мистер Фриман мог стать жертвой убийства.
— Убийства? О, какой ужас! Не могу себе такого представить. Очень скверно. Они прекрасная пара. Но послушайте, мы не можем продолжать разговор, стоя здесь. Давайте пройдем ко мне в кабинет. Мы как раз собирались пить чай. Мою жену все это тоже крайне заинтересует. То есть не заинтересует, а повергнет в депрессию, конечно же. Следуйте за мной. Давайте ваши плащи. Бедняга Фриман. Ну и дела! В самом расцвете сил. Сюда, пожалуйста.
Он провел нас через покрытый кафельной плиткой вестибюль и открыл дверь в дальнем его углу. Меня радовала перспектива получить чашку горячего чая, и потому я был очень доволен, оказавшись в кабинете настоятеля.
Если в гостиной царил холод, то здесь контраст ощущался особенно разительно. Атмосферу в помещении я мог бы описать только как удушливую. Комната была маленькая, тесно заставленная мебелью, а за каминной решеткой пылал яркий огонь. Я заметил не менее трех кошек, но имел основания предположить, что на самом деле их гораздо больше. В кресле у очага сидела жена викария, положившая на тарелку кусок намазанной маслом пышки, прежде чем приветствовать нас. Это была крупная дама с давно не мытыми волосами и совершенно мужским голосом.
— Дорогая, — начал настоятель, — к нам гости из Скотленд-Ярда. Инспектор Стьют. Мистер Таунсенд. Они приехали по поводу несчастного Фримана.
Его супруга резко выпрямилась в кресле, слишком изумленная, чтобы завершить процедуру формального знакомства.
