Как только мы оказались внутри, сержант обратился к клерку.
— Извините за столь странное появление, — сказал он, — но, понимаете, дело крайней важности.
Клерк ухмыльнулся.
— Что на вас нашло, сержант? — спросил он. — Запрыгнули сюда как сумасшедший.
— Сейчас не до шуток, — отрезал Биф.
Потом он заметил Чарлза Медоуза, носильщика, уже дававшего показания прежде, и окликнул его через окно. Медоуз подошел ближе.
— Привет, Чарли, — сказал Биф, заговорщицки понизив голос. — Мне нужно кое-что здесь сделать.
Биф напоминал сейчас комика из мюзик-холла, пародировавшего сыщика.
— Ах, вот оно как? — без особого энтузиазма отозвался Чарли Медоуз. Он еще не забыл, какую реакцию вызвала его попытка помочь полиции.
— Мне нужна твоя помощь. Выйди, будь добр, на платформу и посмотри, не собирается ли старый Роджерс сесть в шестичасовой поезд.
— А мне и смотреть без надобности, и так знаю. Только что заметил его там.
— Значит, заметил, верно? Очень хорошо. А теперь слушай меня внимательно, Чарли. Иди туда и, когда поезд подадут, заговори с Роджерсом повежливее и посади в головную часть состава. Понял?
— За каким чертом в головную часть?
— Не важно, за каким чертом! Это вопрос жизни и смерти. Сделаешь, о чем я тебя прошу?
— Сделаю. Отчего не сделать? — согласился Чарли.
— Поезд подойдет к платформе вот-вот. Тебе лучше сразу отправиться туда и быть наготове. Эй, Джек! — Это было уже адресовано клерку. — Проскользни к кассе и купи нам пару билетов до Лондона, хорошо? Нас с мистером Таунсендом никто не должен увидеть.
Джек тоже вполне добродушно взялся выполнить поручение, но не преминул подколоть Бифа, намекнув, что сержант стал настоящим Шерлоком Холмсом. Лично мне стало за поведение Бифа даже немного неловко. Чрезмерная секретность, команды, раздаваемые театральным шепотом, странные поступки — все это казалось избыточным и даже смешным. И я не мог винить клерка за подшучивание над сержантом. И, если уж я сам связался с расследованием, какими бы причудливыми методами оно ни велось, мне оставалось тоже только подчиняться.
Когда послышалось пыхтение паровоза (а к платформе действительно подавали задним ходом шестичасовой поезд на Лондон), Биф попросил клерка встать у двери, выходившей к поезду.
— Он с ним заговорил? — спросил Биф, беспокойно маяча у клерка за спиной.
— Да. А теперь уводит его вперед.
— Пришло время и нам попытать счастья, — сказал Биф, словно мы были солдатами, шедшими в атаку под вражеским огнем, и торопливо пересек платформу, направляясь к вагону третьего класса. Мне пришлось последовать его примеру.
Затем возник момент, причинивший нам непредвиденные неудобства. Вагон, в который поднялся Биф, остановился ближе остальных к двери товарной конторы, но был одним из немногих во всем поезде, почти переполненных пассажирами. И те не отказали себе в удовольствии высказать свое нежелание тесниться, чтобы освободить места для нас с Бифом, ведь мы, по их мнению, могли выбрать любой другой, гораздо более свободный вагон. Но сержант, казалось, не обращал никакого внимания на раздраженные реплики, заставив других пассажиров плотнее прижаться на скамьях друг к другу. Он раскраснелся, а в глазах не было ни следа стеклянной сонливости, столь часто проглядывавшей в них по утрам.
Заметив клерка — тот все еще торчал в дверях своего офиса, — Биф встал и опустил стекло окна, проигнорировав уже не столь энергичные протесты соседей по скамье. Из вагона он подозвал Джека к себе.
— Хорошо, ближе не подходи, — сказал сержант, когда клерк встал перед окном. — И постарайся не выглядеть так, словно озираешься по сторонам, а потом кому-то докладываешь об увиденном. Старик оборачивался, пока мы перебегали в вагон?
— Нет. Он шел прямо за Чарли.
— А сейчас ты его видишь?
— Да. Он высунул голову в окно и смотрит в сторону начала платформы.
— Как я и думал, — усмехнулся Биф. — Мы все предусмотрели! Теперь он не поймет, что за ним все-таки следят. Спасибо, Джек. Надеюсь, скоро снова увидимся.
И только уже после отправления поезда он милостиво разрешил закрыть окно и уселся на свое место.
Признаюсь, эта поездка стала одной из самых неприятных в моей жизни. Никому не нравится быть окруженным враждебно настроенными людьми, а особенно если чувствуешь, что их враждебность вполне оправданна. И самодовольная улыбка, словно прилипшая к лицу Бифа, нисколько не улучшала моего настроения.
Кроме того, я все еще пребывал в недоумении. Какая могла у Роджерса возникнуть причина для столь поспешного отъезда? Представлялось вероятным, что старикан знал нечто (и, возможно, знал с самого начала), дискредитирующее его приемного племянника. Он был преисполнен решимости, предположил я, никому об этом не рассказывать, но что-то в сегодняшних действиях Бифа — например его поездка в Клэйдаун — подсказало Роджерсу: скоро он не сможет и дальше скрывать информацию, в чем бы она ни заключалась.
Была и другая вероятность, выглядевшая даже более зловеще. Быть может, стоявший за кулисами событий — настоящий главарь банды торговцев наркотиками (если таковой существовал) или кто-то другой, столь же могущественный и опасный, — не желал, чтобы старого Роджерса подвергли новому допросу, и запугал настолько, что обувщик срочно бежал из Брэксэма.
Или — вот вам еще версия — после визита Бифа в Клэйдаун Роджерс стал не единственным человеком, кому известна тайна, и понял это. В таком случае он мог торопиться первым добровольно признаться во всем в Скотленд-Ярде, облегчив свою участь, а Биф спешил, желая помешать ему.
Но оставался без ответа вопрос, почему Биф настоял, чтобы Роджерса посадили в голову поезда. Неужели обувщику грозила опасность? И какую роль в деле играли сто фунтов купюрами по одному?
Я бы дорого дал, чтобы иметь возможность подробно расспросить старого служаку обо всем немедленно, но это оказалось совершенно невозможным. Он либо начал бы отвечать на мои вопросы слышным каждому абсурдно громким шепотом, либо с важным видом напомнил бы мне, что речь идет об официальном расследовании, не подлежавшем обсуждению на публике. Короче, я испытал огромное облегчение, когда наш поезд въехал под своды вокзала в Лондоне.
Дальнейшие действия Бифа повергли меня в подлинный шок, и я даже пытался успеть извиниться за него. Состав едва успел остановиться, когда он устремился к выходу, грубо расталкивая других пассажиров, среди которых оказались две женщины, и спустился на платформу. Я бормотал извинения, но от души надеялся, что мне никогда больше не придется встречаться с обиженными им людьми.
— А вот и он! — в волнении воскликнул Биф, как только я его догнал.
Я принялся упрекать его за отвратительные манеры при выходе из поезда, но Биф, казалось, не слышал ни слова.
