— А что сталось с твоей красоткой-подружкой? — спросила Алая у чернокожего.
Он нехорошо усмехнулся:
— Она положила на могилу моей семьи беличий хвост.
Алая поджала губы:
— Ну, тогда с ней лучше расстаться.
— А я о чем, — отозвался чернокожий.
Тем временем я глянул на третьего, все так же топтавшегося у порога, того, что напугал меня больше всех. Даже губы у него и те были бескровные, серые, а сам тощий, грязный — торчок торчком. Глаза в пол, сам почти и не шевелится. Знать бы, что связывает эту троицу — лису, кота и призрака.
Похожий на гробовщика галантно поднес руку Алой к губам, поклонился ей, шутовски отсалютовал мне — и троица исчезла.
— Друзья твои, что ли? — спросил я у Алой.
— Скверные люди, ой, скверные, — ответила она. — Макамба. Никому они не друзья.
— А что с тем третьим, который в дверях топтался? Больной какой-то.
Алая помедлила, потом качнула головой:
— Не то чтобы больной. Я тебе потом скажу, когда дозреешь.
— Нет уж, ты скажи сейчас.
На телеэкране ведущий, Джей Лено, беседовал с тощей блондинкой, титры все так же рябили и мельтешили, вместо букв выскакивали цифры, читать было трудно. Ведущий взял со стола куколку, задрал ей юбочку, будто проверяя, на месте ли все причиндалы. Мелькнул субтитр «Смех в зале».
Алая доела похлебку, облизала ложку своим красным-красным язычком и положила ее в тарелку.
— В Новый Орлеан молодняк-то приезжает — толпами. Кто Энн Райс начитается, думает тут выучиться на вурдалака. Кто от родительских колотушек бежит, а кто со скуки сюда тянется. Одно слово, что котята бездомные, которые по канавам живут. Кстати, слыхал, что в Новом Орлеане нашли какую-то новую породу кошек — в канализации живет?
— Впервые слышу.
«Смех в зале», — мелькнул субтитр, но ведущий ухмылялся как ни в чем не бывало, и пошла реклама автомобилей.
— Он был такой же, как все они, уличные эти, разве что где переночевать у него было. Хороший парень. Приехал из Анджелеса сюда автостопом. Всего-то и хотел, чтоб от него отстали, и ничего ему не надо было — только травку покуривать да «Дорз» слушать, ну и еще черную магию изучать и читать полное собрание Алистера Кроули, от корки до корки. И еще чтобы ему отсасывали, а кто — не важно. Приехал, глаза горят, хвост пистолетом.
— Постой-ка, — отвлекся я. — Да ведь там Кэмпбелл! Только что прошел вон там, на улице.
— Кэмпбелл?
— Мой приятель.
— А, это который музыкальный продюсер? — с улыбкой произнесла она, и я понял: она все знает, сразу просекла, что он врет, знает, кто он на самом деле.
Я бросил на стол двадцатку, еще десятку, и мы вышли на улицу — догнать Кэмпбелла, но он уже исчез.
— А я-то думал, он с твоей сестрой, — сказал я Алой.
— Нету у меня сестры, — ответила она. — Нет. Одна я. Одна.
За углом мы внезапно попали в шумную толпу туристов, накатившую на нас, как волна на берег, и так же быстро схлынувшую. Улица опустела, осталось лишь несколько прохожих. Над сточной канавой блевала какая-то девушка, рядом нервно топтался юноша с ее сумочкой и пластиковым стаканчиком с остатками спиртного.
Алая Ленточка пропала. Жаль, я не запомнил ее имени — и даже название бара, где мы встретились, не запомнил.
Вообще-то я хотел уехать этой ночью, сесть на поезд до Хьюстона, а оттуда махнуть в Мехико, но я слишком устал и подвыпил, так что передумал и вернулся в номер. Настало утро, и я проснулся все в том же отеле «Мариотт». Вчерашняя одежда пахла плесенью и духами.
Я натянул футболку и брюки, спустился в отельный магазинчик, где продавались сувениры, лекарства, разная мелочевка, купил пару футболок и шорты. Заметил беловолосую — ту, которой пошел бы велосипед. Она покупала «алка-зельцер».
— А ваш доклад перенесли, — сказала она мне. — Через двадцать минут начало. В Одюбон-холле. Кстати, вам не мешало бы перед этим почистить зубы. Друзья-то постесняются вам об этом сказать, а я вас не знаю, и стесняться мне нечего, мистер Андертон, так что не благодарите.
Я прибавил к своим покупкам складную зубную щетку и тюбик пасты. «Многовато добра набирается», — недовольно подумал я. Мне казалось, что нужно избавляться от вещей, путешествовать налегке, прозрачным, невидимым.
Вернувшись в номер, я почистил зубы, переменил футболку на свежую — с эмблемой местного джазового фестиваля. А затем — то ли потому, что у меня не было выбора и так сложились обстоятельства, то ли потому, что я был обречен давать советы, совещаться и разговаривать по душам, то ли потому, что был уверен: Кэмпбелл появится в зале, а мне хотелось с ним проститься перед отъездом, — так или иначе, я взял доклад и спустился в Одюбон-холл. Там меня поджидало человек пятнадцать слушателей, но Кэмпбелл отсутствовал.
Бояться я не боялся, поздоровался со всеми и положил перед собой первую страницу.
Доклад Андертона начинался с еще одной цитаты из Зоры Нил Харстон:
«Говорят о Больших Зомби, которые приходят в ночи, чтобы чинить зло. Говорят и о маленьких девочках-зомби, которых хозяева посылают затемно, до рассвета, продавать фунтиками жареный кофе. Ранним утром, когда еще не взошло солнце, из темных переулков доносятся их выклики: „Жареный кофе, кому жареный кофе“, но увидеть их просто так нельзя, пока не позовешь, чтобы подошли со своим товаром. Тогда маленькая покойница выступает из темноты, делается видимой и поднимается на твое крыльцо».
Далее шел собственно доклад Андертона, в котором он обильно цитировал современников Харстон и приводил несколько отрывков из давних чужих интервью, взятых у старых гаитян, — доклад, насколько я мог заметить, довольно-таки хаотично перескакивал с одного на другое, сплетая гипотезы воедино и пытаясь представить их как факты.
Примерно на середине доклада в помещение вошла беловолосая Маргарет и уставилась на меня в упор. Она знает, что я не Андертон, понял я. Знает. Но все равно продолжал читать. А что еще оставалось делать? Закончив, я предложил аудитории задавать вопросы.
Кто-то спросил, какими методами исследования пользовалась Зора Нил Харстон. Я ответил: «Хороший вопрос. Он касается тех аспектов, которые я вынужден был затронуть в докладе лишь поверхностно, будучи ограничен регламентом; подробнее я разверну эту тему в окончательном варианте работы». Потом какая-то низенькая пухленькая женщина пустилась в возражения — мол, девочки-зомби не могли существовать: порошки и другие наркотические зелья, повергавшие человека в транс, подобный смерти, существовали, но действие их все равно держалось в основном на внушении — человек, которому давали зелье, верил, что теперь он один из мертвых и лишен собственной воли. «А как, скажите на милость, — вопросила она, — внушить такую мысль ребенку четырех-пяти лет? Это невозможно. Маленькие разносчицы кофе были не зомби, там работал другой фокус, индейский, с веревкой, — тоже одна из древних городских легенд».
