Не моли о пощаде.
Не пытайся постоять за себя.
Не смотри на себя их глазами.
Просто помни: живые бывают опасны, но настоящие ублюдки все-таки мертвые.
* * *
Позднее, в тот же день.
От боли не можешь пошевелиться. Ничего, терпи. Рано или поздно все пройдет. Так или иначе. Живым или мертвым, ты совсем скоро поднимешься на ноги.
А пока просто лежи, издавая зловоние, среди развалин магазина одежды, и, ради бога, не шуми. Ведь вопят только живые.
Помнишь времена, когда мертвые только-только встали? Тогда вопли слышались постоянно. Как бы далеко ты ни забежал, как бы высоко ни залез в горы или как глубоко бы ни закопался, всегда откуда-то неподалеку раздавались пронзительные крики, напоминавшие, что, пусть ты и нашел себе безопасное место для ночлега, но есть и другие, которых приперли к стенке. Вспомни — ты же через какое-то время привык к этим воплям, а потом даже научился спать, не обращая на них внимания. Шли недели, потом месяцы, и ты получил награду за свое терпение: число уцелевших стремилось к нулю, и вопли, создававшие нестихающий звуковой фон, сменились долгим гнетущим молчанием, прерываемым лишь тихими стонами и иногда — шаркающими шагами мертвых.
Теперь мир стал тихим. И если ты хочешь оставаться его частью, тебе придется быть таким же. Даже если твое горло обожжет огнем, и вдыхаемый воздух будет мучить, как наждачная бумага, и под тобой набегут лужицы пота, и твои ребра будут цепляться друг о друга при каждом вдохе, а неодетые манекены, с которыми ты делишь свое убежище, станут притворяться Ниной, Марком, Кэти и Беном и всеми остальными, кто когда-то был для тебя важен, и на их лицах появится выражение огромного отвращения, и ты услышишь их голоса, называющие тебя ничтожеством, говорящие, что ты всегда и был ничтожеством, но что они прежде не знали, до какой степени ты ничтожество… А ты заткнись. Даже если ты захочешь им рассказать, этим людям, которые когда-то были для тебя всем, что ты продержался долго, столько, сколько можно ожидать от нормального человека, но есть пределы, и ты преодолел эти пределы, да, ты это сделал, но дальше обнаружилось еще несколько пределов, а потом — еще столько же, и новый мир все требовал и требовал от тебя невозможного, а число невозможных поступков, на которые ты способен, было не безгранично. Не издавай ни звука. Даже если услышишь, как Нина пронзительно зовет тебя по имени, а Марк говорит тебе, что ему страшно, а Кэти исходит криком, умоляя тебя спасти ее. Даже если услышишь, как Бен требует, чтобы ты встал и хотя бы раз поступил по-мужски.
Терпи боль. Не обращай внимания на лихорадку. Не прислушивайся к обращенным к тебе голосам родных.
С чего бы тебе слушаться их советов? Самим себе они не смогли помочь.
* * *
Нет. Вот что тебе нужно помнить, пока ты выжидаешь, собираясь узнать, будешь ли еще жить или умрешь.
Есть небольшая вероятность, что завтра, поднимаясь на ноги, ты еще будешь живым; если так, то не смотри в зеркало примерочной, которое висит на стене за тобой. Это первое целое зеркало, которое попалось тебе за несколько месяцев. В чем, конечно, нет ничего необычного: в мире не так уж много осталось неразбитых стекол. Но вот это зеркало не тронули ни мародеры, ни повстанцы, ни солдаты, ни зомби, и сейчас оно, пусть и покрытое безобразным слоем пыли, вполне способно тебя уничтожить.
Если ты в него не посмотришь, все будет в порядке.
А если посмотришь — увидишь, что в твоих волосах, отросших до плеч, запеклась кровь, а по длинной косматой бороде ползают мухи, и что ребра у тебя торчат, а одежда так износилась, что от нее остались только рваные лоскуты, а еще увидишь, что ты весь покрыт грязью и ссадинами и нос у тебя сломан, а вместо левого глаза — опухшая щелочка, и тогда ты поймешь, что ты уже почти что мертвый, не хватает совсем чуть-чуть, и тебе станет мерзко, и ты, после долгого пребывания в бреду, будешь как раз в том расположении духа, когда хочется что-то с этим сделать.
* * *
И ты нетвердым шагом выберешься на улицу, где, как всегда, топчутся без дела мертвые, и ты окажешься среди них, и тебя охватит внезапный приступ неконтролируемой ярости, и ты раскроешь рот как можно шире и завопишь: «Эй!»
И мертвые застынут на месте, и будет казаться, что они очень удивлены, а потом медленно развернутся в твою сторону, и если бы тебе захотелось, ты смог бы спрятать все то, что сжигает тебя изнутри, скрыть там, где оно таилось еще минуту назад, но ты же не захочешь этого сделать, и ты снова завопишь: «Эй!», и твой голос будет слышен удивительно далеко для человека, который так долго не издавал ни звука, и мертвые будут подтягиваться из окрестностей, чтобы расправиться с тобой, а тебе будет все равно, потому что ты станешь орать: «Слышите, смердящие ублюдки? Я жив! Я мыслю и чувствую, и переживаю, и я лучше вас, потому что вы этого уже не сможете!»
И ты умрешь, мучительно, выкрикивая имена всех тех, кого когда-то любил.
Возможно, этого ты и хочешь.
И тебе обязательно покажется, что ты одержал моральную победу.
Но помни, что такие вещи интересуют только живых; на мертвых это не произведет ни малейшего впечатления. Чувствовать они будут только голод.
А если ты позволишь себе умереть, то через несколько минут то, что останется от тебя, очнется, испытывая такой же голод, и жалкий гниющий череп будет жечь только одна мысль: что экстазы Сюзи были наигранны.
Энди Дункан
Зора и зомби
Энди Дункан дважды получил Всемирную премию фэнтези и один раз — премию памяти Теодора Старджона. Среди прочих его книг — «Белутахэчи и другие рассказы» («Веluthahatchie and Other Stories») и совместная с Ф. Бреттом Соксом антология «Перекрестки: фантастические рассказы Юга» («Crossroads: Tales of the Southern Literary Fantastic»). Произведения Дункана издавались в журналах «Asimov's», «Conjunctions», «Realms of Fantasy» и многих других, в том числе в сборниках «Приворотный амулет: колдовские рассказы» («Mojo: Conjure Stories»), «Полифония» («Polyphony») и «Звездный свет» («Starlight»).
Дункан живет в Алабаме со своей женой, поэтессой Сидни Дункан, и преподает в Алабамском университете.
Рассказ «Зора и зомби» впервые был опубликован на сайте «Sci Fiction». Дункан говорит: «Работа Зоры Нил Херстон вдохновляла меня долгие годы, о чем говорится в моем рассказе „Белутахэчи“ и других, но я единственный раз попытался написать о ней. Херстон действительно встретила, „зомби“ Фелицию Феликс-Ментор. Она пишет об этом в своей книге о путешествиях в Карибском бассейне „Расскажи это моей лошади“ и публикует там фотографию пациентки. Я был зачарован этой фотографией, и это вдохновило меня на написание рассказа. Работая над ним, я понял, что частично пытаюсь воссоздать тех зомби, какими они были до того, как Джордж Ромеро посыпал их солью. Я просто поражен, что многие читатели, если судить по их письмам, никогда не слышали о Херстон. Если бы я заранее сообразил, что этот рассказ окажется для многих читателей первым знакомством с Херстон, я бы не осмелился его написать. Пытаясь передать характер одной из величайших индивидуальностей и стилистов-прозаиков двадцатого века, я уже ощущал себя авантюристом, но иногда необходимо поступать безрассудно. И если этот рассказ подвигнет других на поиск и чтение ее работ, я буду счастлив».
