4
Я показал рисунок Лиде и спросил:
— Кто это нарисовал?
Она взяла его у меня и, увидев картинку, улыбнулась:
— Это Том. Я вчера сказала ему нарисовать, что он хочет.
— Хорошо нарисовано, правда? — спросил я.
— Просто отлично, — ответила Лида и снова уставилась в телевизор, где шла ее любимая передача.
Рисунок, который я держал в руке, был портретом молодой женщины с длинными темными волосами. Она была отнюдь не чудищем. Рисунок был сделан с тем же тщанием, какое было уделено госпоже Вервольф, но эта девушка была настоящей красавицей — прекрасной незнакомкой. В особенности мое внимание приковали глаза — светящиеся, полные несказанной теплоты. Лицо ее выражало удивление — еле заметная улыбка и словно бы нарочитый излом бровей. Я направился в кухню и позвал из гостиной Тома.
Я велел ему сесть на то место, где он обычно рисовал, и вручил ему портрет.
— Сейчас вы мне расскажете, кто это, — приказал я.
Он посмотрел на портрет застывшим взглядом, и тут это произошло: по лицу его пробежала мгновенная судорога боли. Рука чуть задрожала.
— Вы должны мне сказать.
— Марта, — произнес он, и хотя это было всего лишь слово, я готов был поклясться, что за ним стоит чувство.
— Если это ваша жена, скажите мне, — велел я.
Он медленно поднес ко рту левую руку, словно робот, которого запрограммировали, чтобы он изобразил, как человек выражает благоговение.
— Расскажите мне все, — велел я.
— Моя любовь, — прошептал он, не отнимая пальцев от губ.
Глупости, конечно, но я зааплодировал. А Том, как будто звуки хлопков погасили в нем пробудившееся сознание, уронил руку и снова стал прежним зомби.
Я сел и внимательно посмотрел на него. Волосы начали седеть на висках и затылке, а щетина стала очень заметной. Морщинки, первые признаки которых я разглядел несколькими днями раньше, стали глубже, а кожа на подбородке начала заметно обвисать. Выражение абсолютной пустоты сменилось смутным ощущением усталости. Я знаю, что это невозможно, но мне почудилось, что он даже стал ниже ростом на сантиметр-другой.
— Моя любовь, — повторил я вслух.
Как восхитительно, что именно эти слова стали тем клочком человечности, который вырвался на поверхность первым, — не только из-за их драматизма, а, скорее, потому, что Том не исполнил моего приказа и не ответил на прямо поставленный вопрос.
На время я оставил его в покое, так как увидел, что первое воспоминание его всерьез опечалило, однако позже, когда Сьюзен пришла с работы, после обеда мы расчистили кухонный стол и попытались продолжить эксперимент. Лиду мы посвятили в наш замысел, так как именно по ее просьбе Том нарисовал портрет Марты.
— Скажи ему, чтобы он нарисовал свой дом, — шепнул я.
Лида кивнула, и мы со Сьюзен ушли из кухни и отправились ждать в гостиную.
— Он ужасно выглядит, — сказала мне Сьюзен.
— Чары понемногу рассеиваются, — ответил я. — Он становится таким, каким должен быть.
— Страшная штука — человеческий разум.
— Дом с привидениями, — согласился я.
Спустя двадцать минут Лида, сияя, выбежала к нам с рисунком.
— Поглядите, что он нарисовал! — рассмеялась она.
Это был автопортрет в полный рост. Ниже Том нацарапал: «Зомби Томми».
Показав на подпись, я заметил:
— Получилось не то, что я планировал, но результат интересный.
— Чувство юмора? — предположила Сьюзен.
— Нет, — замотала головой Лида. — Это грустная картинка!
— Может быть, не стоит слишком уж на него наседать? — сказал я.
— Погодите! — Сьюзен подалась вперед, — А теперь прикажи ему нарисовать свой дом!
Лида кивнула и убежала.
Прошел час; мы со Сьюзен молча ждали результатов. Из кухни доносился Лидин голос. Она рассказывала Тому про своего одноклассника, который вечно грызет ногти.
— Миссис Браун спросила Гарри, почему он грызет ногти, и знаешь, что он ответил? — спросила Лида.
Настала тишина, а потом мы услышали, как глухой, невыразительный голос отозвался:
— Что?
Мы с женой переглянулись.
— Гарри сказал, — продолжала Лида, — что кусает ногти, потому что тогда его папа не умрет, а папа у него очень старенький.
Прошло несколько минут — и раздался невыносимый, душераздирающий стон, словно в страшном сне. Мы с женой вскочили и бросились в кухню. Лида сидела, разинув рот, и глядела, как Том дрожащей рукой нажимает на карандаш с такой силой, как будто пытается процарапать свои инициалы на древесном стволе. На его лбу проступил пот, в глазах стояли слезы. Я зашел сзади и посмотрел ему через плечо. На рисунке был домик вроде ранчо с покосившимся навесом для автомобилей слева. В окне виднелись черный кот и женское лицо. Под рисунком Том выводил цифры и буквы.
— Грисуолд-плейс, двадцать четыре, — вслух прочитал я. А когда Том закончил писать и в изнеможении откинулся на спинку стула, я увидел и произнес название города: — Фоллс-Парк.
— Всего в часе езды к северу, — заметила Сьюзен.
Я похлопал Тома по спине и сказал ему:
— Мы отвезем вас домой.
Но сознание в нем снова угасло.
Наутро я встал затемно и велел Тому пойти по коридору в гостевую спальню и переодеться. Он отправился выполнять задание — послушно, как зомби, но словно бы неохотно; он стремительно старел и начал шаркать и слегка сутулиться при ходьбе. Буквально за одну ночь его волосы почти совсем поседели, и от него повеяло пугающей хрупкостью. Пока он одевался, я поднялся в спальню, поцеловал на прощание Сьюзен и сказал, что я увезу Тома, как мы и планировали.
— Удачи, — сказала жена.
— Хочешь на него посмотреть? — спросил я.
— Нет, хочу еще немного поспать — так что, когда проснусь, смогу считать всю эту историю скверным сном.
— Надеюсь, что успею довезти его до места прежде, чем он отдаст концы, — сказал я. — Он уже совсем старик.
Я устроил Тома на заднем сиденье машины и велел пристегнуться. Потом сел за руль и поехал. Когда я свернул на дорогу, ведущую из города, было еще темно.
Конечно, я делал слишком большую ставку на то, что по адресу, который написал Том, до сих пор живут его близкие или хотя бы знакомые. С тех пор как его похитили, прошло несколько десятков лет, но мне было все равно. Можете считать меня безумцем, но вспомните юриста из мелвилловского «Писца Бартлби», который в конце концов бросил переписчика на произвол судьбы, — однако кто из вас смог бы столько для него сделать? Наплевать мне на сильных мира сего — пора положить этому конец.
