С приходом на территорию Сербии советских войск и партизан И.Б. Тито русские эмигранты в Югославии исчезают как социальная группа, как источник политических воззрений и как когерентный культурный фактор. Число русских эмигрантов, оставшихся в Сербии после вступления на ее территорию советских войск и партизан И. Броза (Тито), остается неясным. Определение относительного (от довоенной численности) и абсолютного числа оставшихся косвенно может помочь оценить политическую ориентацию эмигрантов в годы Второй мировой войны, а также уровень их поддержки различных сторон в конфликте. Так, например, В.И. Косик, опираясь на имеющуюся у него запись воспоминаний профессора Белградского университета и иподиакона Андрея Витальевича Тарасьева, считает, что «…вместе с немецко-фашистскими войсками покинула страну треть русских эмигрантов»
[194]. Стало быть, должны были остаться две трети, т. е. около 14 000 (две трети от 20 000 — приблизительной численности русских в Сербии в 1941 г.) — 18 000 тысяч (две трети от 27 150 — приблизительной численности русских в королевстве Югославии в 1937 г.). Вероятно, это мнение А.Ф. Тарасьева основано на результатах переписи 1948 г.
[195], согласно которым, только в Сербии в начале 1948 г. оставалось 13 329 русских эмигрантов. Для того чтобы понять достоверность этих цифр, надо указать, что результаты переписи 1948 г., не были опубликованы в течение 6 лет, т. е. до момента проведения следующей переписи. Результаты переписи обрабатывались в условиях конфликта с СССР, который, среди прочего, оправдано обвинял лидеров КПЮ в преследовании русского национального меньшинства.
С этими данными не совсем совпадает русская церковная статистика, согласно которой, «Русская церковь (на освобожденной до конца 1944 г. территории Югославии, т. е. на всей территории Сербии, где было сконцентрировано абсолютное большинство русских эмигрантов, оставшихся в Югославии после окончания Второй мировой войны. — А.Т.) имела два прихода, два монастыря, 20 священников, 15 монахов, 32 монахини и около 3000 верующих»
[196]. Согласно приведенным В.И. Косиком воспоминаниям протоиерея Владимира Алексеевича Мошина (1894–1987), в 1941 г. в Сербии было около 80 священников
[197], и если их число настолько сократилось к осени 1944 г. (до 20), то можно предположить и резкое сокращение количества прихожан. Другой исследователь этой темы, Тома Миленкович, исходя из ряда устных и письменных воспоминаний, считает, что «к середине сентября 1944 г. Сербию покинули большинство русских эмигрантов»
[198].
Данные, которые в своих воспоминаниях приводят «уехавшие» русские эмигранты (в частности, ветераны РОК), куда более осторожны: «уехать могли все», но уезжали далеко не все, хоть немцы предоставили им такую возможность
[199]. Многие оставшиеся вскоре пожалели об этом, оказавшись в руках НКГБ после 1945 г. или УДБ после 1948 г. Показательна судьба проживавшей на квартире у о. Василия Тарасьева семьи генерала Бориса Ниловича Литвинова (1872 — после 1945 — до 09. 1951), исследователя Туркестана, талантливого живописца и иконописца. На предложение офицеров РОК эвакуироваться Литвинов ответил, «что приход красных будет временным, что они никого не тронут, так как прошлое забыто, что вслед за ними придут англичане и король Петр…». Старик был вывезен в СССР Смершем 3-го Украинского фронта и умер в лагерях, а его дочь-гимназистка оказалась в печально известной белградской Главняче
[200]. Дожил до амнистии в лагере, а позже умер в нищете в СССР первый русский генерал авиации Вячеслав Матвеевич Ткачев (1885–1965). Погиб в СССР прославленный русский архитектор, успешно работавший в Югославии, Валерий Владимирович Сташевский (? — 1945), построивший два символа русской эмиграции в Сербии — русскую церковь Святой Троицы у храма Св. Марка и Иверскую часовню на Новом кладбище. Скончался в мордовских лагерях полковник Генерального штаба Роман Константинович Дрейлинг (1880–1945). Напомним, что ни один из них к 1941 г. не принимал активного участия в политической жизни. По сути дела, пропорция тех эмигрантов, кто отправился в новое изгнание, и тех, кто остался на Балканах, не так уж и важна. Главное то, что осенью 1944 г. русская эмиграция в Сербии была убита духовно, были закрыты ее культурные и образовательнуе учреждения, а Белград оставила критическая масса активных и деятельных эмигрантов. Оставшиеся лишь тих уходили в тенистую часть Русского участка на Новом кладбище или ассимилировались с местными жителями, опасаясь рассказывать о собственном прошлом даже собственным детям
[201]. До сих пор оставшиеся в Сербии одинокие русские старики, травмированные трагическими событиями 1944 и 1948 гг., стараются не привлекать внимание своих сербских соседей к своему русскому происхождению..
При этом не стоит думать, что русская эмиграция вызывала у немцев исключительно положительное отношение. Сразу же после оккупации Югославии немцы активно занялись поиском «подозрительных» лиц, которых они находили и среди эмигрантов. В этих поисках им помогали многочисленные «сексоты» (которых называли «V-man» от «Vertrauensmann» — «доверенные лица»), среди которых также встречались русские эмигранты. В ряды этих «виманов» эмигрантов приводили различные интересы: энтузиасты работали по идеологическим мотивам и слали в гестапо свои доносы убористым почерком на десятках страниц; другие пытались получить какую-то корысть или свести личные счеты; наконец, были и те, кто сотрудничал с полицией еще до 1941 г. и перешел, как наследство, вместе с мебелью и наручниками, в пользование немецких оккупантов
[202].
В то же время были русские эмигранты, которые из-за мотивов финансовой или политической природы, с симпатией относились к Англии и ее союзникам. Например, с французской разведывательной службой сотрудничали до 1940 г. Л. Неманов
[203]и М. Лунин
[204], с американской — А. фон Эден
[205]. Особенно активна была подрывная (иногда и в буквальном смысле этого слова) деятельность британской разведки, которая также прибегала к помощи русских эмигрантов. С англичанами сотрудничали А. Альбов, генерал Романовский и т. д.
[206]. Походила на шпионский боевик добровольная исповедь в гестапо Бориса Ходолея, также работавшего на англичан. Ходолей устроился работать водителем в английское посольство еще в далеком 1925 г., а потом сотрудничал в отделе посольства по пропаганде. На беседе в гестапо 16 июня 1941 г. он рассказал о том, что английское посольство с конца тридцатых годов превратилось в центр иллегальной пропаганды и подрывной деятельности с широкой зоной влияния, охватывавшей не только Югославию, но и Румынию, Грецию, Болгарию и даже некоторые районы Европейской Турции. Вскоре к получаемым дипломатической почтой стопкам пропагандистских материалов, перевозкой которых занимался Ходолей, присоединились и 50 — 80-килограммовые герметически запаянные банки. За это его зарплату подняли до 2500 динаров. Английские шефы Ходолея утверждали, что это обычные консервы на случай стихийных бедствий, но в то же время рекомендовали придерживаться особой осторожности при их переноске. В ходе эвакуации посольства после нападения Германии на Югославию Ходолей, согласно его заявлению, попытался удрать из посольства, но под дулом револьвера был вынужден подчиниться и сел за руль. Ему пришлось вести машину до города Ужице (сербский город на границе с Черногорией и Боснией), где англичане выкинули его из машины без денег и документов. В ходе этого поспешного бегства один из автомобилей английского посольства, нагруженный таинственными «консервами», попал в аварию, которая вызвала страшный взрыв, намного превосходящий обычный взрыв бензина
[207]. Одной из важнейших целей английской «подрывной деятельности» стал Джердап — узкое место Дуная, где была запланирована диверсия для прекращения судоходства по реке
[208]. История эта имела продолжение — часть взрывчатки, которую не успели увезти англичане, была унаследована коллегами из американского посольства, которые, в свою очередь, также не успели ее использовать и зарыли в садике рядом с резиденцией. Там ее и обнаружили после эвакуации американского персонала сотрудники гестапо и сербской Специальной полиции
[209]. Интересно отметить, что в английскую попытку саботажа на Дунае в районе Джердапа также вмешались русские эмигранты: местный сотрудник сербского муниципалитета Леонид Чухновский и журналист Александр Ланин. После начала Апрельской войны именно благодаря их стараниям провалилась еще одна попытка подрыва Сипского канала (в районе Джердапа) и немцам удалось захватить этот канал неповрежденным
[210].
