Говоря о 1-й казачьей дивизии, необходимо отметить, что с самого начала дивизией она была только по названию и создавалась с расчетом на позднейшее переформирование в более крупное соединение. По германским нормативам, кавалерийская дивизия должна была иметь в своем составе 5300 человек. После реорганизации по мобилизационному плану 1939–1940 гг. крупнейшей кавалерийской частью должна была быть бригада в составе 6684 человек и 4552 лошадей
[320]. А 1-я казачья дивизия по состоянию на 15 октября 1943 г. имела 18 702 человека и 10 091 лошадь
[321], на 1 марта 1944 г. — 18 686 человек и 14 004 лошади
[322]. Дивизия на первых порах имела всего две бригады: в 1-й бригаде были 4-й кубанский, 2-й сибирский и 1-й донской полки; во 2-й бригаде были 6-й терский, 3-й кубанский и 5-й донской полки; кроме того, дивизия имела в своем составе два артиллерийских дивизиона, вооруженных 75-мм орудиями, разведывательный и инженерный батальон и вспомогательные части
[323]. Во второй половине 1944 г. дивизия была переформирована в 15-й кавалерийский корпус.
Сразу же после формирования дивизию перебросили железнодорожным транспортом на территорию оккупированной Югославии для участия в антипартизанских операциях, где она вошла в подчинение командующего 2-й танковой армии вермахта генерал-полковника Рендулича. Прибывшая в Белград дивизия сразу же, самим своим проходом через сербскую столицу стала оказывать значительное пропагандистское воздействие. В середине октября эшелоны с частями Первой казачьей дивизии стали подтягиваться к столице Югославии — Белграду. В солнечный октябрьский день Белград созерцал необыкновенную для него картину. Через город, цокая копытами, гремя оружием и скрипя амуницией, двигались бесконечные колонны казачьей конницы. Жители с недоумением и любопытством смотрели на проходящие войска. «Черкесы су дошли. Русы…» — поползло по городу и по всей стране «Како е то? За што?» — недоумевали сербы»
[324]. Сербский иллюстрированный двухнедельник «Коло» опубликовал в номере от 9 октября 1943 года фотографию, посвященную этому событию: крепко сбитые колонны казаков в папахах и немецкой полевой форме рысью проходят центральной улицей Теразие, у самого высокого в тогдашнем Белграде здания «Палата Албания»
[325]. Желая предотвратить возможные конфликты, а также повысить пропагандистское влияние факта использования бывших советских военнопленных против партизан, генерал фон Паннвиц обратился к казакам и местному населению с прокламацией
[326]. Кроме того, был отпечатан плакат, украшенный многочисленными фотографиями казаков и других советских коллаборационистов, сделанный в тех же пропагандистских целях. На плакате было и пространное объяснение мотивов, действий и численности «подсоветских» добровольцев вермахта
[327]. В дальнейшем для укрепления положительного имиджа дивизии командование поощряло показательные выступления. Так, в 1943 г. казаки 2-й бригады в районе Брода (Хорватия) организовали конное выступление для местного населения с демонстрацией приемов джигитовки
[328].
И тем не менее пропагандистское воздействие не было и не могло быть очень эффективным. Причем основным препятствием являлось не только естественное недоверие местного населения к пропаганде со стороны оккупационных войск. Главной проблемой стала тактика «самоснабжения», официально разрешенная германским военным командованием. Эта тактика официально была рекомендована генералу фон Паннвицу начальником Оперативного отделения Верховного командования вермахта Йодлем 24 сентября 1943 г.
[329]. Результаты использования тактики «самоснабжения» особенно хорошо заметны на примере резкого увеличения числа лошадей в дивизии за несколько месяцев, проведенных на Балканах. Стоит добавить и то, что в восприятии сербов, хорватов и словенцев служившие в вермахте казаки, туркестанские и кавказские добровольцы сливались в одну неопределенную общность — «черкесы», с четко выраженной отрицательной коннотацией. На это, возможно, повлияло то, что 162-я дивизия прибыла почти одновременно с 1-й казачьей дивизией, и поэтому их часто смешивали и сравнивали
[330].
Для самих казаков пропагандистская подоплека их прибытия в Сербию и Югославию не сразу стала очевидной. Лишь попав на территорию оккупированной Сербии, они с удивлением
[331]стали замечать надписи «почти на русском». Вскоре казаки вступили и в устный контакт с местным населением, причем «часть разговора была понятна, часть не понятна, а о части можно было догадаться». Стало очевидно, что «сербы — православные с близкими традициями, хорваты — католики»
[332]. Немецкие пропагандисты твердили казакам, что они приехали бороться с коммунистическими беспорядками
[333], и настаивали на том, чтобы казаки с подозрением относились к сербам, но с симпатией и пониманием — к местным немецким, венгерским и хорватским жителям
[334]. Однако казакам, которые прибыли на территорию НГХ, стало ясно, что «хорватские власти начали настоящую религиозную войну. По всей Хорватии они разрушали православные церкви… Хорваты-усташи вырезали целые сербские села…». Казаки были удивлены такой жестокостью, как и тем, как последовательно сербы сохраняли свою веру, несмотря на оказываемое на них давление
[335].
