Твердая приверженность православию была той особенностью, которая облегчала коммуникацию казаков и сербов. Особенность эту прежде всего заметили немцы
[336]. Казаки и усташи были слугами одного господина (Третьего рейха), но отношения между ними были достаточно напряженными, их не могли наладить ни приказы немецкого командования, ни призывы партийного руководства НГХ. Ведь «… усташи… были отчаянными националистами, сильно ненавидели сербов; и негуманное обращение с сербским населением не было исключением. Это никак не могло оставить казаков равнодушными, так как сербы были единоверцами, да и какой казак мог дозволить разрушение или осквернение православной цекрви»
[337]. Описано несколько случаев прямого столкновения между казаками и усташами, связанных с жестоким отношением последних к сербскому населению. Например, случай в районе Дьяково, в Славонии (Хорватия), где был размещен 1-й донской казачий полк. Там»… ночью 3 января 1944 г. казаки узнали от местного населения, что усташи привели около 200 сербов — мужчин и женщин, малых и старых, загнали их в печи кирпичного завода и начали приготовления, чтобы их сжечь. Казаки немедленно доложили об этом командиру 1-го дивизиона майору Максу и стали просить его принять меры для спасения сербов. Последний согласился и с сотней казаков прибыл к месту происшествия, где потребовал немедленно освободить людей. Усташи категорически отказались и вызывающе предложили казакам удалиться и не мешаться в дела их “державы”. Казаки начали насильно открывать двери и выпускать сербов. Усташи (их было около роты) вступили в драку с казаками. Завязалась свалка с применением оружия, в которой 17 казаков и 2 офицера были убиты. Однако усташей усмирили. Около 30 человек их были убиты, а остальные разбежались. Не успевших убежать казаки связали и в злобе избили плетями. Смертельно перепуганные сербы, выбравшись из печей кирпичного завода на свободу, падали перед казаками на колени и, плача от радости, благодарили своих спасителей»
[338]. Другой подобный случай, о котором рассказал К.С. Черкассов, произошел в апреле 1944 г. в селе Гора, в районе Петринья (Босния). Сотня 5-го донского полка, проходя через село, увидела, что явившиеся в село усташи, около 20 человек, собираются взорвать православную церковь и подкладывают под нее две мины. Командир сотни, сотник Пащенко, решил доложить об этом Кононову и послал связного, который вскоре вернулся с приказом Кононова не допустить взрыва. Казаки «окружили церковь, и Пащенко, подойдя к усташскому офицеру, приказал ему немедленно вынуть мины и повесить все иконы, которые усташи поснимали, на место. ''Наша хорватская независимая держава — мы в ней хозяева, а вы убирайтесь прочь отсюда'', — надменно и вызывающе ответил усташский офицер. Пащенко сказал ему, что казаки не собираются отнимать у хорват их ''державу'', но что казаки ни за что не допустят, чтобы усташи жгли православные церкви и уничтожали сербский народ…». Дело вновь дошло до потасовки, но в конце концов церковь была разминирована, а иконы водружены на место
[339]. В контексте отношений между казаками и местным сербским населением следует упомянуть феномен «сынов полка» — прием в некоторых казачьих частях на воспитание сербских мальчиков, потерявших родителей в результате усташского террора
[340]. Были налажены контакты между казаками и представителями ЮВвО в Боснии. В казачьих мемуарах описан случай встречи и переговоров между командующим ЮВвО Д. Михайловичем и полковником Кононовым, командиром Отдельной казачьей пластунской бригады, в конце 1944 г. — начале 1945 г. в Северной Боснии
[341]. Отметим при этом, что, хотя между высшим руководством РОА и лидерами различных направлений сербского антикоммунизма и существовали определенные контакты, возможность личной встречи генерала Михайловича и полковника Кононова представляется сомнительной, т. к. в то время отдельные представители НГХ не жаловали казаков за грабежи местного населения и поддержку сербов, причем трудно сказать, что из этого вызывало большее возмущение
[342]. У отдельных представителей НГХ неприязнь к казакам доходила до истеричных припадков, они катались по полу, били ногами и руками о землю и кричали о своей ненависти к «проклятым схизматикам». Имели место и прямые наветы на казаков
[343]. Напряженность, существовавшую в отношениях между казаками и хорватской администрацией, высшее руководство НГХ пыталось устранить, награждая государственными наградами офицеров казачьей дивизии, чтобы таким образом показать и им, и местным представителям хорватской администрации союзническую природу отношений между казаками и НГХ. Тем не менее стоит отметить, что трения между усташами и казаками вряд ли имели постоянный характер. Можно предположить, что случавшиеся эксцессы столь красочно были описаны казаками-мемуаристами в контексте самореабилитации.
Основной целью переброски казаков на Балканы была, конечно, не пропагандистская миссия, а антипартизанские операции, для которых большое значение имели их незаурядные боевые качества в области быстрого и скрытого маневра, высокий уровень взаимовыручки и опыт борьбы с партизанами в СССР. Непосредственной задачей, которую поставило казакам немецкое правительство, было «усмирение Славонии и Срема»
[344].
Весной 1944 г. дивизионная газета «На казачьем посту» с гордостью отмечала: «В сводке Верховного командования от 30 апреля 1944 г. было впервые упомянуто о деятельности крупного воинского соединения, состоящего из добровольцев Востока Европы. Это сообщение говорит о казаках — о Первой Казачьей Дивизии — в следующих выражениях: “С начала октября 1943 г. в западных Балканах введена в бой против коммунистических банд Первая Казачья Дивизия, которая своими доблестными действиями наносит противнику тяжелые потери в людях и материалах”»
[345].
