Он нервно улыбнулся Малку, который только покачал головой.
– Все равно, вряд ли кто выживет, – произнес Малк.
Маррити открыл дверцу и медленно шагнул на асфальт. Двое мужчин, стороживших фургон, тут же схватили его под локти. Отойдя с ним на несколько шагов от фургона в направлении башни, они остановились, явно не понимая, что с ним делать. Предрассветные сумерки рассеивались, через парковку пролегли длинные синие тени. Взмокшая рубашка Маррити остывала на холоде.
Прямая спина Шарлотты все так же удалялась от него, а седоволосый с Дафной на руках шел ей навстречу. Маррити заметил, что его дочь слабо барахтается у него на руках, а потом Шарлотта выкрикнула:
– Встречаемся посередине. Опустите ее на землю и возьмете меня.
Маррити рванулся вперед, но цепкие руки только сильнее сжали его.
– Я заберу дочь, – обратился он к ним. – Она же на ногах не стоит. Можете идти со мной, если хотите, но я пойду к ней.
– Останешься здесь, – явно нервничая, отозвался молодой человек справа. – Ее кто-нибудь заберет.
Маррити всем весом подался вперед, и державшие его парни, чтобы сохранить равновесие, непроизвольно тоже сделали шаг.
– Я и заберу, – сказал Маррити.
– Пусть идет, – решился тот, что слева. – Все его видят. А нам приказано сторожить фургон.
– О’кей.
Второй принялся охлопывать рубашку и брюки Маррити, но напарник остановил его:
– Там обыщут. Шагай.
Мужчины сделали шаг назад, а Маррити опасливо двинулся к тому месту, где Шарлотта должна была встретиться с человеком, несущим Дафну. Он надеялся, что выпуклость на лодыжке никому не замента. Руки он держал поднятыми.
Когда Шарлотта остановилась, поравнявшись с седоволосым мужчиной, Маррити услышал его слова: «Рад снова видеть тебя, дорогуша!»
Наклонившись, мужчина бережно посадил Дафну на темный от росы асфальт, и девочка, опираясь на руки, чтобы усидеть ровно, заморгала и оглянулась вокруг.
– Я заберу ее, Шарлотта! – крикнул Маррити, заторопившись к ним, но не опуская рук. Он надеялся вытащить не только Дафну, но и Шарлотту, хотя совершенно не представлял, как это сделать.
Шарлотта встревоженно оглянулась.
– Фрэнк! Как же… о боже… будь осторожен.
Тот, кто принес Дафну, взял Шарлотту за руку и отвел в сторону, налево от Маррити.
– Папа? – произнесла Дафна и подтянула к себе коленки, словно собиралась встать.
Маррити, торопясь к ней, уже проходил мимо оливкового дерева, росшего на узком газоне, когда в десяти ярдах позади Дафны и чуть правее из тени у входа выступил человек. Маррити узнал перекошенное лицо – это был старик, которого он сначала принял за своего отца, а потом, к его стыду, оказалось, что это он сам. В руках старика Маррити увидел пистолет, нацелен он был в Дафну.
Левая рука Маррити дернула вверх штанину даже раньше, чем согнулось колено, а правая рука выдернула из носка пистолет одновременно с первым выстрелом старика, выбившим комок асфальта в нескольких сантиметрах от ладони Дафны. Пуля, отрикошетив, звякнула слева от Маррити.
А он уже навел прицел своего автоматического пистолета на торс старика и раз за разом жал на спуск. Отдача била в израненную ладонь, отлетали в сторону гильзы, а он, защищая Дафну, расстреливал собственную трусость и, наконец, замер в звенящей тишине под холодным ветром, тщетно дергая спусковой крючок. Патронов не осталось, сработала затворная задержка.
Внезапно сильный толчок в левое плечо развернул Маррити и, за миг до того, как четыре пули вылетели из скорострельного оружия и ударили его в грудь и живот, отбросив назад к оливковому дереву, он успел увидеть, как седоволосый мужчина прищурился поверх дула револьвера, глядя на него. Еще один выстрел разорвал живот, Маррити согнулся пополам и рухнул на траву, потом перевернулся на спину и замер.
Канино, обернувшись к Маррити, яростно толкнул Шарлотту вперед. Никто на нее не смотрел, поэтому, споткнувшись, она упала коленями на асфальт, наблюдая глазами Канино поверх ствола сорок пятого калибра, как Фрэнк Маррити повалился на землю.
Канино еще не выпустил все шесть патронов, а она уже выхватила из-за пояса свой тридцать восьмой калибр и подняла его. Она направила его туда, где стоял Канино, и когда он посмотрел на нее, ей оставалось только чуть сместить револьвер, чтобы видеть ствол прямо перед собой. Потом она нажала курок.
Взгляд Канино стал меркнуть, она успела увидеть стремительно перевернувшееся небо и припаркованные машины – а потом все погасло.
Площадка уже наполнилась криками и топотом бегущих ног, и Шарлотта нашла только один неподвижный взгляд, показавший ей всхлипывающую посреди тротуара Дафну, которая пыталась встать на ноги. Шарлотта увидела и себя – она присела на корточки как раз позади девочки, поэтому вскочила и бросилась вперед.
– Оба Фрэнка Маррити мертвы, – донеся сверху непривычно тонкий возглас Раскасса. Он, видно, успел подняться на башню, подумала на бегу Шарлотта. – Держите Дафну, – громко командовал тот же голос, – не отпускайте ее и смотрите, чтобы была цела!
Шарлотта ухватила девочку под мышки и дернула вверх. Она уже поняла, что взгляд, услужливо помогавший видеть, что она делает, принадлежал Мишелю – он отошел к южному краю парковки, и, кроме него, никого другого там сейчас не было.
Оставаясь в поле зрения Мишеля, она повела Дафну назад, к двум фургонам Моссада. Когда они приблизились к полоске травы, где в луже крови лежало тело Маррити, она попыталась загородить его от девочки. Однако теперь Мишел смотрел на них с Дафной через прицел пистолета, вставший на одну линию с мушкой.
Короткая мушка опустилась вниз, остановившись на груди Дафны.
Шарлотта развернулась, заслоняя девочку, дуло пистолета покачнулось, темноволосая макушка Дафны показалась на уровне пояса Шарлотты, и дуло переместилось туда. Шарлотта крепко обняла девочку, развернувшись так, что Мишелю видна была только ее спина. Придется тебе стрелять сквозь меня, пронеслась головокружительная мысль.
Видно, Мишел тоже так решил: прицел снова встал на линию мушки, наведенно на поясницу Шарлотты, но тут в рассветном воздухе прогремело еще несколько выстрелов – и Шарлотта осталась стоять, цела и невредима, а перед глазами Мишеля исчезнувший ствол сменился несущейся навстречу влажной мостовой.
28
Поле зрения Фрэнка Маррити настолько сузилось, что, казалось, он смотрит на удаленный утренний пейзаж сквозь трубу. Правую руку он еще чувствовал и заставил пальцы нашарить пропитанный кровью край брючного кармана и скользнуть внутрь.
Все его туловище было словно завернутое в салфетку и растоптанное стекло: осколки еще кое-как держатся вместе, но их уже не склеить. Кровь пузырилась на губах, истерзанная грудь отказывалась втягивать и выталкивать воздух. Он смутно понимал, что захлебывается в собственной крови, он чувствовал, как артериальная кровь хлещет из рваных ран в животе.
