Беннет пропал из вида: Мойра смотрела в раковину, а не на мужа, но из динамика продолжал звучать его голос:
– У твоей бабки могли остаться письма, рукописи, даже неизвестные фильмы Чаплина.
– Ну, теперь это точно мусор, – проговорила Мойра, и в поле зрения Шарлотты снова всплыл Беннет. – Я про подсвечники. То есть теперь ты уже веришь, что она была знакома с Чаплином.
– Ну, что-то, очевидно, у нее было. Может, та скрипка – и вправду Страдивари.
– Фрэнк бы нам сказал. Мне бы точно сказал. Если только этот звонок не розыгрыш. «Предпочитаем анонимность»! Хлопот у нас теперь точно прибавилось.
– Позвони. Спроси его. Или я сам.
Взгляд Шарлотты сместился с Беннета на календарь над телефонным аппаратом на стене и обратно.
– Мы с ним в четверг увидимся.
Беннет покачал головой.
– Этот финансовый агент хочет встретиться со мной завтра. А Фрэнк не станет вести разговоров на похоронах бабушки, да еще когда Даффи болтается под ногами. Звони ему.
– Хорошо.
Телефон рывком придвинулся к Шарлотте, потом она увидела руку Мойры, снимающую трубку, и другую, набирающую номер. Наблюдая за вращением диска, Шарлотта повторяла номер вслух – из динамика в это время слышались щелчки поворачивающегося диска и шорох, когда он возвращался обратно. Гольц поерзал на сиденье рядом с ней:
– Номер Маррити, точно.
Шарлотта почувствовала запах табачного дыма – видимо, Гольц закурил.
Телефонная трубка придвинулась к самому лицу и скрылась справа, выпав из поля зрения. Голоса по телефону она, разумеется, не услышала. Примерно через двадцать секунд трубка появилась снова; когда Мойра водрузила ее на место, в динамике раздался громкий стук. Должно быть, микрофон совсем рядом с телефоном, подумала Шарлотта.
– «Вы позвонили Маррити, – процитировала Мойра, – но мы сейчас не можем подойти к телефону».
– Надо было оставить сообщение, – буркнул Беннерт. – «Мы в курсе твоих грязных махинаций».
Перед Шарлоттой появилось хмурое лицо Беннета. Мойра рассмеялась.
– Или «Нас не проведешь».
Беннет тоже рассмеялся, но по-прежнему хмурил брови.
– Измени голос, – посоветовал он и с бронксским акцентом прорычал: – Мы знаем, что ты затеял. Лучше брось это дело!
– Он запрется в доме, – сказала Мойра, – и ни за что не возьмет больше трубку.
– Вот-вот, а потом окажется, что звонок был розыгрышем, что у твоей чокнутой бабки ни черта не было, кроме старых записей «Криденс». Зато… он больше никогда в жизни не решится посмотреть фильм для взрослых.
– Он их и не смотрит, на фильмы для взрослых ходишь ты.
– Иногда приходится, мне по работе нужно. Вот поэтому он мне и завидует.
– Поезжай дальше, – велел Раскасс молодому шоферу. – Ради этого не стоит светить автобус.
Мойра что-то отвечала, но тут заговорил Гольц:
– Он упомянул неизвестные фильмы Чаплина.
Тронувшись с места, автобус зашумел не громче легковой машины: Весперс заменил дизель на мотор «Шевроле 454 V-8» и поставил дисковые тормоза вместо шумных воздушных.
– Он просто перебирал все варианты наугад, – возразил Раскасс. – Понятно, почему он вспомнил о них – я ведь говорил ему о записях, когда позвонил. Ничего он о них не знает. И она, вероятно, тоже.
Из динамика теперь звучал голос Беннета Брэдли, рассказывавшего о заказе «субару», отнятом у него стараниями Раскасса, но видеть с такого большого расстояния Шарлотта уже ничего не могла. Она переключилась на Раскасса, который стоя смотрел сверху вниз на них с Гольцем. Заодно она проверила помаду – пока все в порядке.
– Вчера артефакт переместился на восток, – продолжал Раскасс, – и теперь Фрэнк Маррити и его дочь переживают… кризис. Наверняка это Маррити его забрал. Нам следовало остаться в больнице, а не терять время здесь.
Это я не сумела найти подход к Фрэнку Маррити, подумала Шарлотта, уже готовая к тому, что ей об этом напомнят. Но вдруг из шкафчика за креслом водителя тихо прозвенел гонг, и взгляд испуганной Шарлотты несколько раз перескочил от водителя к Гольцу и Раскассу и обратно. Перед ее глазами быстро сменялись припаркованные у обочины пустые машины, разливы уличных фонарей впереди и два ракурса ее собственного лица: губы поджаты, карие глаза широко распахнуты – в профиль и анфас.
– Посмотри, чего он хочет, – велел Раскасс Гольцу.
Шарлотте уже чудилось, что из шкафчика доносится щелканье челюсти, подвешенной на филигранных серебряных петлях.
– Сейчас, – кивнул Гольц.
Поднявшись с места рядом с Шарлоттой, он подался к шкафчику, а Раскасс уставился ему в спину, поэтому Шарлотта переключила внимание на водителя – угрюмого студента-физика из Калифорнийского университета в Беркли – и стала его глазами следить за машинами впереди. Отъехав от дома, они двигались по бульвару Ист-Орандж-гроу, мимо пиццерии «Пицца-хат» и заправки «Шелл».
Щелкнул замок шкафчика, а потом она в самом деле услышала, как стучат челюсти Бафомета, и, хотя она неотрывно смотрела сквозь лобовое стекло на задние фары машин, сразу ощутила пряную вонь шеллака.
Раздался шепот нескольких голосов – Шарлотта впервые слышала, чтобы эта штука произносила слова. Через силу она вернулась к тому, что видел Раскасс.
За распахнутой дверцей в желтом свете, лившемся с потолка, поблескивала голова. Черная нижняя челюсть с подбородком, окованным серебром, как носок ковбойского сапога, часто двигалась вверх-вниз, но не синхронно шепоту.
Гольц включил спиритическую доску, лежавшую на шкафчике. Курсор на ее экране застыл неподвижно, зато сквозь кривые, цвета слоновой кости зубы Бафомета с шипением вырывалось несколько голосов.
– Зови меня летней мушкой! – выдыхал один.
– Восемьдесят центов, – шептал другой. – Дай хоть затянуться.
Шарлотта сглотнула.
– Что?.. Что за черт? – ей удалось произнести это спокойно.
– Духи, – с отвращением ответил Раскасс. – Они слетаются на Гармоническое Сближение как… мухи в летний день, и голова, когда ничем не занята, их притягивает. Думаю, наше движение только усугубляет дело – голова превращается в психический заряд, движущийся в поле Гармонического Сближения. Не кури мы сейчас сигареты, здесь были бы их сотни – и возможно, достаточно плотные, чтобы мы их увидели.
Шарлотта, вздрогнув, полезла в сумочку за пачкой «Данхилла».
Зыбкие, как пух, призрачные голоса стали сменяться чаще, накладывались друг на друга.
– Зачем ты это делаешь?
– Один, девятнадцать, двадцать четыре, двадцать семь, тридцать восемь, девятнадцать.
– Если я угадаю, сколько у тебя в кармане денег, покажешь свои сиськи?
