В коротковолновой области его внимания выделялась линия Альберта Эйнштейна – она тянулась от полосы, включавшей немецкий Ульм около 1879 года, до полосы, охватывающей Нью-Джерси в 1955-м.
Раскасс и раньше обращал внимание на линию жизни Эйнштейна и знал, что увидит. Даже если рассматривать ее как вытянутую дугу, а не спираль, она выглядела ужасно запутанной. Пересекалась с множеством других линий, одна из которых ветвилась рядом с точками пересечения – увиденные в другом ракурсе, эти ответвления представились бы двумя линиями, сливающимися в одну, но Раскасс наложил на восприятие вектор, направленный в будущее, поэтому развилки предстали рождением детей, потомством.
Вторая жена Эйнштейна приходилась ему двоюродной сестрой, ее девичья фамилия была Эйнштейн, и линии их жизней начиная с 1919 года вплоть до ее смерти в 1936-м были безнадежно запутанным зеркальным лабиринтом, а из середины этой путаницы в 1928 году, в районе Швейцарских Альп, возникала третья нить, хотя она, кажется, исходила не из тех ответвлений, которые означали рождение детей.
Раскасс направил свое внимание на эту спонтанно возникшую нить. Она в нескольких местах пересекалась с другой и давала два отростка – при ближайшем рассмотрении они оказались линиями жизней Фрэнка Маррити и Мойры Брэдли, а оканчивалась эта странная нить в 1955 году в Нью-Джерси, так близко к окончанию нити Эйнштейна, что они выглядели слившимися. И были, строго говоря, необыкновенно похожи.
Раскасс сместил внимание вперед, в сторону возрастания энтропии, к взрослой жизни Фрэнка Маррити.
Нить Маррити в 1974 году пересеклась с другой, и на расстояние в двенадцать лет отчетливо протянулось ответвление их дочери, но в 1987 и в их узле появилась новая нить, а откуда она взялась, от внимания Раскасса ускользнуло. Нить эта, кем бы и чем бы она ни была, запутала линию жизни Маррити – так же как линия кузины-жены запутала нить Эйнштейна. В 1987-м на нити Маррити наметился разрыв – или этот разрыв был на новой внедрившейся нити, они были так близки и так похожи, что Раскасс не взялся бы сказать точно.
Более жестко сфокусированным краем своего внимания Раскасс увидел новоприбывшего в жизнь Маррити как зигзагообразную линию на узком участке Сан-Бернардино 1987 года; зафиксированная в нескольких местах, она сливалась с чередой машин, каждая из которых была зеленым «Рамблером-универсалом». Но и в машине за новоприбывшим трудно было уследить – по крайней мере, однажды линия «Рамблера» как будто заканчивалась, а потом начиналась заново с другого места.
Разобраться во всем этом было непросто. Область 1987 года представляла собой хаос, тысячи линий жизни размывались в облачный клубок – особенно на полосах, которые соответствовали горам Шаста и Таос в Нью-Мексико. Эту дымку создавало Гармоническое Сближение, взвихренное виртуальными личностями, проявлявшимися как точки в психическом тумане, но дальше во времени она не простиралась.
Жизнь Лизерль Маррити невероятно изгибалась внутри этого облака: вместо того чтобы двигаться вперед во времени, она круто заворачивала вбок, перпендикулярно, и занимала одномоментно мили и акры пространства, после чего оканчивалась смерчем, застывшим над горой Шаста. Лизерль попросту выпрыгнула из четырехмерной ткани, но двигалась в пространстве, а не во времени.
Почему-то казалось, что она оседлала золотую спираль между Пасаденой и горой Шаста, а в поперечном сечении, сообразил Раскасс, спираль должна выглядеть как свастика.
Сосредоточившись на вихре 1987 года, Раскасс стал погружаться в прошлое, в гущу того времени, чувствуя, как поле его зрения сужается, теряет обзор. Петляющий след автобуса проходил через область позднего лета, как частица пыли, участвующая в броуновском движении в стакане воды, и на его траектории Раскасс разглядел крошечную петельку – остановку на середине горного подъема, на высоте Панорама-Пойнт.
Он направил себя обратно в эту конкретную пространственную локальность, на конвейерную ленту последовательного времени. Раскасс стоял на коленях, вцепившись руками в шест ограды. Он простоял так совсем недолго, и колени, вдавленные в жесткий утоптанный песок, не успели заболеть.
Он уже встал на ноги и рассматривал огоньки Сан-Бернардино, когда сзади тяжело подошел Гольц.
– Видел мою татуировку? – спросил он.
– Я видел нашего человека из зеленого «Рамблера», – резко ответил Раскасс. – Он, похоже, не рождался – просто возник здесь и сейчас в последние несколько дней.
Гольц присвистнул, его легкомыслие как ветром сдуло.
– А вот это похоже на работу старухиной установки. Я-то думал, он отец Фрэнка Маррити.
– Нет, не отец. Я даже не представляю, кто это. Но, кстати, об отце Маррити – у него тоже не видно ни матери, ни момента рождения – просто появляется в 1928 году в Швейцарских Альпах, но умер он в Нью-Джерси в 1955-м. Это я помню, его убили мы.
– Значит, Дерек Маррити мертв. Уже тридцать два года как мертв.
– Да.
– И он не рождался, и матери у него нет? Я думал, он сын Лизерль Маррити. Лизерль Марич. Внук Эйнштейна.
– Нет. Лизерль его… усыновила.
– А зачем вы его убивали в 55-м? Сколько вы поубивали интересных людей, вместо того чтобы поговорить с ними. Уверен, что не хочешь отозвать Шарлотту?
– Уверен. Мы с ним уже поговорили. И пришли к выводу, что мертвый он нам полезнее, чем живой, – хотя пока от него было не много пользы.
– И какой пользы мы ждем от него мертвого?
– Будет проводником, оракулом – происхождение позволяет. В этом качестве он еще пригодится, – Раскасс, развернувшись, зашагал к автобусу, но задержался перед открытой дверью. – Думаю, мы должны выбросить тело… которым мы заплатили, прямо здесь.
– Конечно, – ухмыльнулся Гольц. – Мы оставляем за собой след из мертвецов. Как Гензель и Гретель, чтобы найти дорогу обратно.
13
Фрэнк Маррити проснулся на больничном стуле, когда окно в алюминиевой раме чуть посветлело. Дафна спала под тонким одеялом, трубка капельницы была все так же прикреплена к ее локтю, и ему не терпелось поскорее забрать отсюда дочь.
Фрэнк полез в карман рубашки за визиткой агента АНБ, а вытащил сразу две: карточку агента – с одним телефонным номером на 800, и визитку Либры Носамало Моррисон. Врач-ветеринар.
Надо было отдать ее Джексону, подумал Фрэнк, вместе с визиткой такси. А может, следует отдать ей карточку Джексона? Кто эти люди? Либра Носамало – избавь нас от зла…
Он встал, потянулся и, подойдя к столику Дафны, написал на верхней страничке ее блокнота: «Вышел покурить – вернусь через 5 минут». Блокнот он положил ей на одеяло.
Миновав сестринский пост и лифтовый холл, уже ступив на ковровое покрытие вестибюля, уже с пачкой «Данхилла» и зажигалкой «Бик» в руках, он кивнул скучающей за стойкой дежурной – и с удивлением увидел за окном Либру Носамало Моррисон, стоящую рядом с блочной бетонной скамьей, опять с сигаретой. Она смотрела не на него, а на все еще темную парковку.
